Соратники Иегу

— Господа! — крикнул он. — Я иду на смерть! На смерть! Я жажду ее! Но пусть никто ко мне не приближается, а не то я вмиг уложу любого, если только это не будет вон тот господин, — добавил он, указывая на палача. — Это уже наше с ним дело, и мы знаем, как к нему приступить.

Согласие было нетрудно получить, ибо все присутствующие страдали от этой затянувшейся страшной трагедии, всякому хотелось, чтобы она поскорее пришла к концу. Увидев, что его условия приняты, Ивер взял в зубы один из пистолетов, выхватил из-за пояса кинжал и вонзил его в свою грудь по самую рукоятку. Он остался стоять и, казалось, был сам этим удивлен. Солдаты хотели было ринуться на него.

— Потише, господа! — крикнул он, снова схватив пистолеты и направляя их на жандармов. (Между тем кровь хлестала потоками из раны, где торчал кинжал.) — Вы знаете мои условия: или я умру один, или со мной умрут еще двое. Вперед!

Его никто не остановил. Он направился прямо к гильотине, поворачивая нож у себя в груди.

— Честное слово, — воскликнул он, — я живуч как кошка! Никак не могу умереть. Выходите уж сами из положения!

Эти слова были обращены к палачам.

Через минуту упала его голова. Благодаря чистой случайности или в силу поразительной живучести юноши она подпрыгнула, откатилась далеко от гильотины, и вам еще сейчас расскажут в Бурке, что голова Ивера что-то произнесла».

Не успел я прочитать этот отрывок, как у меня уже созрело решение бросить «Рене из Аргонна» и заняться «Соратниками Иегу».

На следующее утро я спускался по лестнице с саквояжем в руке.

— Ты уезжаешь? — спросил Александр.

— Да.

— Куда же?

— В Бурк-ан-Брес.

— Зачем?

— Познакомиться с местностью и выслушать воспоминания свидетелей казни Лепретра, Амье, Гюйона и Ивера.

* * *

Два пути ведут в Бурк если, разумеется, вы направляетесь туда из Парижа: можно сойти с поезда в Маконе и сесть в дилижанс, который отвезет вас в Бурк, или проехать по железной дороге до Лиона и пересесть на поезд, циркулирующий между Бурком и Лионом.

Я колебался, не зная, что предпочесть, но спутник по вагону вывел меня из затруднения. Он направлялся в Бурк, где, по его словам, у него имелись дела; он ехал через Лион, значит, дорога через Лион была самой лучшей. Я решил ехать тем же путем, что и он.

Я переночевал в Лионе и на другой день в десять часов утра был уже в Бурке.

Там меня нагнал номер газеты, издававшейся во второй столице королевства. Я прочитал кисло-сладкую статью, посвященную мне. Лион никак не может мне простить: видите ли, еще в 1833 году, двадцать четыре года назад, я сказал, что он нелитературный город.

Увы! Я и сейчас, в 1857 году, придерживаюсь мнения, какое составил о нем в 1833 году. Я не так-то легко изменяю свои убеждения.

Есть во Франции и другой город, который имеет на меня зуб почти так же, как Лион: это Руан. Он освистал все мои пьесы, в том числе и «Графа Германа».

Как-то раз один неаполитанец хвастался передо мной, что он освистал Россини и знаменитую Малибран, «Цирюльника» и Дездемону.

— Это похоже на правду, — отвечал ему я, — потому что Россини и Малибран, в свою очередь, хвалятся тем, что они были освистаны неаполитанцами.

Итак, я хвастаюсь тем, что меня освистали руанцы.

Но вот однажды, когда мне подвернулся чистокровный руанец, я решил допытаться, почему меня освистывают в Руане. Что поделаешь! Я люблю доискиваться до правды даже в мелочах.

Руанец мне отвечал:

— Мы вас освистываем, потому что злы на вас.

Ну что ж, это неплохо! Ведь Руан обижался на Жанну д’Арк! Но, конечно, на сей раз их досада была вызвана другой причиной.