Соратницы

И она не ошиблась. Хангро и сейчас сидел на полукруглом диванчике в одной из ниш почти опустевшего зала, где бродили лишь наводившие порядок слуги да изучавшие гобелены провинциалы.

На дверь граф не смотрел, задумчиво катал по блюду фиолетовую сливу, и его изуродованное лицо кривилось в горькой, полной безнадежности гримасе приговоренного к пожизненной каторге.

Октябрина ожидала увидеть все что угодно, но не такое откровенное проявление душевной боли, и оно неожиданно отозвалось в сердце стыдом и раскаянием. И теперь она отчетливо понимала, какие слова нужно сказать Мишеле. Но пока сомневалась, захочет ли он теперь ее слушать.

Хангро заметил ее, когда Октябрина прошла почти половину разделявшего их расстояния, и пару секунд сидел, неверяще хмуря брови. Потом медленно поднялся, сделал шаг навстречу и замер, не зная, имеет ли на это право. Ведь она же не обещала ему свидания и вообще не должна была знать, где он находится.

– Добрый день, – кивнула Октябрина, подойдя почти вплотную, и, почувствовав, как дрогнул от волнения голос, поспешила сесть напротив того места, где до этого сидел Мишеле.

Попутно девушка отметила, что этот новый, беловолосый и изуродованный граф Хангро стал одного с ней роста, но теперь эта новость не вызвала у нее никаких чувств. Цветок и не на такое способен и легко мог бы сделать Мишеле жгучим брюнетом-красавцем. Но Октябрина за эти дни вдруг осознала, как смешны и по-детски наивны были ее мечты о высоком красавце с роскошной гривой и плечами молотобойца.

– Ваша светлость позволит мне удалиться? – тихо спросил Мишеле, невероятно разозлив Октябрину своим дурацким вопросом.

– Разумеется, нет, – отказала она, сразу перестав волноваться и сомневаться, и почти приказала: – Садись.

Он покорно сел, опустив взгляд на блюдо с фруктами, и молчал до тех пор, пока это не стало неприличным. А потом поднял взгляд и обомлел, рассмотрев текущие по прекрасному лицу блондинки слезы.

– Ваша светлость… – В голосе Хангро прорвались тревога и отчаяние, а в зеленых глазах вскипела неистовая тоска.

– Не смей думать, будто я пришла сюда из жалости! – Окти нарочно говорила так, будто между ними уже нет никаких правил этикета, не желая, да и не умея кокетничать долго и со вкусом, как придворные прелестницы. – Хотя и очень сожалею о случившемся с тобой… но точно так же, как жалею всех рабов, калек и детей, прошедших мимо меня в пещерах. Но им я не разрешала звать меня просто Октябриной, приглашать на свидания и дарить цветы. А тебе разрешаю.

– Октябрина… – еще недоверчиво произнес он, спеша воспользоваться разрешением, – ты простила меня за ту выходку?

– Думаю, когда-нибудь это будет одна из самых любимых историй, – стирая последние слезинки, лукаво улыбнулась герцогиня Сарнская, любуясь расцветающим в зеленых глазах неудержимым счастьем, – которые мы будем рассказывать своим внукам.

– Куда она так помчалась? – поинтересовалась, входя в комнату, герцогиня Лаверно.

– Искать Мишеле, – созналась сирена и расстроенно шмыгнула носом. – Я не выдержала и рассказала ей.

– Ну и правильно сделала, – успокоила ее Бетрисса. – Все-таки в таких делах каждый должен сам принимать решение.

– Вы тут скоро? – появился из портала разбойник и тотчас нахмурился: – Что случилось? Кто ее обидел?

– Никто, – с откровенной нежностью улыбнулась ему Тэрлина и, рассмотрев, как потемнели глаза жениха при виде волны ее распущенных волос, решительно отобрала у Бет гребень. – Не хочу прическу, отвыкла. Подай, пожалуйста, вот тот жемчуг, просто перевью.

– И правильно, – одобрил жених, наблюдая за этим действом, потом не выдержал, подошел ближе и отнял у любимой нитку бус. – Давай помогу. До сих пор жалею, что пришлось отрезать. Но больше никому не позволю и волосинку тронуть.

Оглянулся на Бетриссу и, убедившись, что она понятливо исчезла, довольно фыркнул. Все-таки это была хорошая идея – устроить училище для самых сообразительных девушек, хотя поначалу он и очень сомневался. Да и потом, когда пришлось упорно изображать из себя толстокожего и вредного сухаря, тоже порядком натерпелся. Но зато сумел научить их выживать и бороться, но самое главное – ценить в окружающих не кичливую роскошь и блестящие камушки, а искренние чувства.

– Интересно, чему ты так довольно улыбаешься? – не выдержала Тэрлина, наблюдавшая в зеркале за лицом любимого.

– Радуюсь, – вмиг оказавшись рядом, стиснул ее в объятиях жених, – что больше не придется по утрам водить по стенам толпу злобно сопящих девиц, когда хочется гулять там только с одной и по лестнице носить ее на руках.

И это тоже было правдой, как и растущее понимание, что лазарет он все же откроет… немного погодя. И Тэри будет ходить туда вместе с ним, теперь они всегда и везде будут вместе, и детей будут воспитывать тоже вдвоем. Он очень хорошо помнит, как обидно однажды обнаружить, что ты совершенно не нужен собственному отцу.

– Я согласна, – светло улыбаясь, шепнула сирена и неожиданно попросила: – Только не по лестнице. Мне всегда хотелось пролететь над двором по тому тросу.