Соразмерный образ мой

В магазине «Джон Льюис», припомнила Элспет, но гарантия, по-моему, истекла. Выбравшись из телевизора, она остановилась перед экраном в надежде, что он засветится. Какое чудо — они меня увидели! Во всяком случае, мою руку. Она ждала, что на экране вот-вот замелькает картинка, но он упрямо чернел перед ней. Подумать только. Я устроила замыкание. Значит, во мне бежит электричество? А вообще говоря, из чего я сделана? Она внимательно рассмотрела свои руки — на вид ничего особенного, руки как руки. Тогда Элспет подплыла к торшеру, что стоял в углу. Он был выключен. Ее пальцы нащупали патрон. Лампа начала слабо светиться. Черт побери, вот это удача. Элспет обернулась через плечо на близнецов, но те ничего не замечали.

— Может, попросимся к этому типу, к верхнему соседу — нам только досмотреть, — предложила Валентина, которая разрывалась между нежеланием знакомиться с Мартином и страстью к этому сериалу.

— Да у него, по-моему, и телика нет. Там такой бардак, что сразу не определишь.

Они в нерешительности смотрели друг на дружку.

— Давай хотя бы скрэббл[50] поищем.

Валентина встала; Джулия пошла из комнаты следом за ней. Элспет, не отпуская лампочку, явственно чувствовала разрядку напряжения. Скрэббл в гостевой спальне — в платяном шкафу, подумала она. Стоило ей отпустить лампочку, как свечение угасло. Она слышала, как близнецы роются у нее в кабинете. Пора мне взяться за ум. Надо было читать больше книжек о призраках. У Ле Фаню[51] и иже с ним наверняка нашла бы полезные сведения. Может, и в Википедии что-нибудь есть. Интересно, у меня получится включить компьютер? Нет, боюсь, испорчу. Элспет опять пробралась в неисправный телевизор, еще хранивший тепло.

Что со мной творится? Совсем отупела — можно подумать, смерть подрезала мой ай-кью баллов на пятьдесят. Раньше я умела размышлять. А теперь болтаюсь в воздухе и ставлю опыты на предмет сущности бытия. И сама себя жалею.

Когда телевизор остыл, Элспет вылезла и устремилась в гостевую спальню. Шкаф был приоткрыт. На верхней полке, под коробкой с «монополией» и старой доской для криббиджа,[52] виднелся комплект скрэббла. Забравшись на ту полку, Элспет обогнула игры сзади. И принялась толкать коробку. Но все напрасно: такая тяжесть оказалась ей не по силам. Будь оно проклято.

Она перенеслась в кабинет — посмотреть, чем заняты близнецы. Те, устроившись на полу, склонились над старым номером журнала «The Face».[53] Элспет потеряла терпение. Что за пустышки! Сидите в квартире среди множества великолепных изданий — и кто же вас заинтересовал? Моррисси.[54]

— Прекрати, — сказала Валентина.

— В смысле?

— Прекрати на меня злиться. Я не виновата, что телик испортился.

— С чего мне злиться? — Джулия опустила журнал на пол и посмотрела на Валентину. — Скучища, это правда, но злиться не на что.

— Правда? А мне вдруг показалось… что ты на меня сердишься.

— Ничего подобного.

— Ну и хорошо.

Они продолжили чтение. Элспет уселась в двух шагах и не сводила с них взгляда. Валентина подняла голову и недоуменно огляделась. Не заметив ничего особенного, она вернулась к журналу. Джулия перевернула страницу.

Ну, что ж, подумала Элспет, лед тронулся.

Тут Валентина сказала:

— Холодно здесь. Давай спать ложиться.

Джулия отложила журнал и щелкнула выключателем. Элспет, оставшись одна в темноте, слушала, как близнецы чистят зубы. Когда в квартире стало тихо, она подошла к своему письменному столу и дотронулась до лампы, ввернутой в настольный светильник. Лампа вспыхнула.

БЕЛОЧКИ

Уже не первый день Мартину слышались какие-то звуки на чердаке. Между его потолком и крышей что-то суетилось, постукивало, царапалось. Мартин вызвал Роберта. Роберт вызвал дератизатора, который представился Кевином.[55]

Согласно договоренности, Кевин прибыл чуть свет в понедельник. Он оказался человеком необъятных габаритов, как в высоту, так и в ширину; весу в нем было не менее ста двадцати кило. Пока Мартин с Робертом вели его через затемненные помещения со штабелями коробок, он не проронил ни слова. Мартин ломал голову: как такая туша протиснется сквозь небольшой лаз в потолке гардеробной — другого пути на чердак не было.