— Боря умер, — горько ответила она. И зарыдала звериным, черным плачем.
Я не выдержал — этот тоскливый бабий вой заставил сердце дернуться в болезненной судороге, — сбежал на площадку, оставив Машу с соседкой. Врач смолил очередную сигарету. Глянул на меня понимающе, протянул пачку.
— Спасибо, — хрипло пробормотал я.
Пять затяжек в полной тишине.
Неожиданно врач сказал:
— Уволюсь я, пожалуй. Сил нет.
Я выдохнул слова вместе с дымом:
— Что, херово?
— Ага. Каждый второй вызов. Смерть, смерть, смерть… И не прекращается.
— А я останусь. Иначе вообще некому…
— Наш? — Врач глянул с интересом.
— Хирург.
Устало облокотившись на стену, он неожиданно протянул мне маленькую серебристую фляжку.
— Будешь?
— Нет, — мотнул я головой. — И хотел бы, в больнице тоже задница полная. Но мне еще с женой нужно поговорить. А это лучше на трезвую голову.
— Это да… — согласился мужик и сделал долгий глоток. Запахло хорошим коньяком. — Как знаешь.
От соседки вышла медсестра. Провожающая ее Маша замешкалась в коридоре с кроссовками. В спину им ударили начальные аккорды той же песни ДДТ. Шевчук хрипло запел по второму кругу:
Врач обернулся к моей жене:
— Присмотрите за ней. Инфаркт я не подтверждаю, похоже, приступ стенокардии. Все, что нужно, мы дали — думаю, через полчаса полегчает. Говорите, у нее муж умер в тот день?
— Да, — кивнула Маша. — Галина еще в себя не пришла, а тут этот звонок.
— Бедная женщина, — вздохнула медсестра.
— Присмотрите за ней, — повторил врач и, сгорбившись, направился по лестнице вниз, даже не глянув в сторону лифта. И через несколько секунд мы с Машей остались на площадке одни.
Жена по-детски обхватила себя за плечи и, наклонив голову, беспомощно сказала:
— Представляешь, Ив, там почти все в части умерли. Не один Боря. Как у нас… Получается, и вправду так везде? Что происходит?
— Не знаю, Маруська, — растерянно ответил я. От ее неожиданной слабости стало неловко — надо было защитить, утешить. Но что-то мешало.
— Обними меня, Ив, пожалуйста, — вдруг попросила Маша.
Я не мог отказаться. Да и если честно, не хотел. Мы стояли на грязной полутемной площадке, но на сердце вдруг стало очень светло — словно вернулось нечто давно забытое, чему даже названия не осталось.
А из полуоткрытой двери доносилось почти что пророческое:
Глава 5
Никто и никогда, ни в одной книге не упоминал, что совсем не важен калибр пистолета — дуло все равно будет размером с солнце. Если оно направлено прямо на тебя. Черное-черное солнце.
— Уверена? — с внезапно пересохшим горлом спросил я у Маши.
— Как никогда ранее, — пропела Маша, прищурив один глаз и выцеливая мне то ли легкое, то ли сразу сердце. Она стояла против света. И если силуэт жены скрадывался мягким закатом, то чернота дула, казалось, игнорировала все законы физики, выделяясь четко и ясно, как смертный приговор. Которым, по сути, и являлась.
— А говорят, что в человека трудно не то что выстрелить, но даже целиться…
— Врут, дорогой, — спокойно ответила жена, твердо удерживая в правой руке маленький дамский револьвер. — Тем более, этих «человеков» столько через меня прошло, что я, пожалуй, уже путаюсь — объект еще не или уже да. Профессиональная деформация, Ив, как она есть.
Весь мрачный юмор ситуации в том, что именно я этот пистолет достал и вложил в ее руки тоже я. А теперь мне очень неуютно. Да и кому было бы комфортно, если б жена целилась в него из револьвера?
Лучше уж чужой человек. Как-то естественнее.
Наши ощущения строятся на привычках.
Но подспудно я прекрасно понимал, что причин спустить курок у Маши море и небольшой лиман рядышком. Сам виноват. Что там старина Данте оставил для прелюбодеев? Истязание ураганным ветром, вечные, постоянные удары о раскаленные камни преисподней — и не за что зацепиться, и никто не удержит. Вполне вероятно, что финальный пинок в этом направлении даст именно жена, если я не приведу в норму семейные отношения, или какие еще там отношения между нами остались.
А ведь день начался спокойно.
Правда, спокойствие продлилось недолго.