Сорные травы

— Твою ж мать! — прорычал я и изо всех сил саданул кулаком в стену.

Неслышно подошел Николай, тронул за плечо:

— Кто там у тебя?

— Жена.

— Херово. Пошли, перекусим.

Я удивленно на него оглянулся.

— А что? — пожал плечами спецназовец. — На войне никогда не знаешь, будет ли возможность перекусить в будущем. Да и будет ли будущее в принципе.

— Сейчас мир, — возразил я, подумав, что Деменко так мозги пациенту и не вправил.

— Уверен? — с еле заметной насмешкой глянул на меня Николай. — Вспомни последние пять дней.

Тут уже я не нашел, чем ему возразить. И послушно поплелся на кухню.

На столе красовался натюрморт в эдаком постмодернистском голландском стиле. Треть стола занимала гитара Николая. Рядом с ней притулилась высокая бутылка коньяка «Закарпатский», бросающая янтарные зайчики на порезанный хлеб, ломтики сала и колбасы. Почти на краешке расположилось продолговатое блюдо с нарезанным лимоном и, как ни странно, белым крепким луком. Солнце закатными лучами подсвечивало все это великолепие — тучи почти разошлись, темной полосой закрывая горизонт.

— Лук и лимон?

— А что так удивляешься? — усмехнулся Вадим. — Лук на войне называли офицерским лимоном — витамины-то нужны, а служба снабжения цитрусовые всегда себе тырила.

— Да, — подтвердил Николай. — До сих пор люблю луком похрустеть. Привычка.

— А где сестры?

— За Игорем присматривают, — нахмурился Деменко. — Плохо он дышит. Как бы отека легких не было.

— Ну, если дышит, значит, еще нет.

— Вот именно что еще… Эх… Коля, наливай.

Коньяк забулькал, наполняя крупные рюмки.

— За живых! — отозвался Николай.

Выпили.

Волшебный напиток теплой волной прокатился по пищеводу. Лимон ущипнул рецепторы нёба кислотой. И сразу же навалилась приятная слабость. Начало чуть отпускать — пофиг, что где-то там легкий ветерок катит смертоносные зеленоватые волны. Неважно, что за окном затих город мертвых. Не хотелось думать, сколько людей осталось на тротуарах, в офисах, на первых этажах жилых домов. Кому-то потом придется убирать трупы. Живым.

Но это потом.

Николай плеснул щедро по второму кругу.

На мгновение замерли.

Следующий тост вырвался у меня как будто без участия сознания, сам собой:

— За наших женщин!

— Да, — отозвался Коля, остро и понимающе глянув на меня. — Пусть они проживут счастливо… и долго.

На этот раз не стали торопиться и разливать по третьей. Вгрызлись в бутерброды. С удивлением я понял, что зверски голоден. Казалось бы, не в эту минуту думать о том, как набить желудок. Но организм хотел жить, требовал энергии и питательных веществ. И ему все равно, насколько близка смерть. Наверное, так и бывает — когда рядом старуха с косой, жизнь ощущается более ярко.

— Хорошо, — выдохнул Деменко, проведя ладонью по гладко выбритому затылку. — Давно так не сидели.

— Почти как на войне, — улыбнулся Николай. — Только дизель не урчит рядом, да вдалеке перестрелки не слышно.

— Скучаешь?

— Там все проще. — Инструктор потянулся к бутылке и налил рюмки до краев, точно и надежно — еще чуть-чуть, и желтоватые капли потекли бы на клеенку.

— Третья, — тихо сказал Николай.

Вадим встал. Удивленно поднялся и я — вроде ж за любовь третий тост пьют, вставать-то зачем.

— За тех, кто ушел, — так же тихо сказал Деменко.

Не чокаясь, они оба выпили. Их примеру последовал и я.

Минута тишины. Я не стал мешать разговорами — видимо, Николаю было кого вспомнить, помянуть. Да и Вадим сидел такой сосредоточенный, будто у него тоже свой мемориал.

Николай тяжело вздохнул и накапал еще по чуть-чуть в рюмки. Глянул исподлобья на меня, Вадима и неожиданно улыбнулся:

— Хорошо сидим!

Я отозвался с мрачной усмешкой:

— Пир во время чумы.

— И хорошо, — кивнул Вадим. — Если пируем, значит, еще подергаемся.

Инструктор ухватил гитару за гриф и протянул психиатру:

— Вад, сыграй что-нибудь, а? А то с этой тишиной, — он ткнул пальцем в сторону окна, — вообще тошно.

— Можно, — мягко и задумчиво пробормотал Деменко. — Даже есть под настроение…

И без паузы заиграл. Три стандартных дворовых аккорда неожиданно сменились септимой, затем повторились, но четвертым аккордом на репризе стал еще более вычурный. Странная мелодия, собравшая в себя капельку востока, туманный жесткий ритм питерских дворов и что-то совсем незнакомое.

И Вадим негромко запел:

Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него два раненья пониже спины,
Гиппократова клятва, ланцет и пинцет,
Он певец просвещенной страны.

Нынче вечером в опере Патти поет,

Доктор Ватсон у стойки имбирную пьет,
Доктор Ватсон вернулся с афганской войны,
У него ни детей, ни жены.