Сорочья усадьба

— А что, твой дружок еще здесь? — вдруг спросил он. — В этом, что ли, проблема?

Он стоял совсем близко, и я поняла, чем от него пахнет. Застоявшимся табачным дымом и глиной после дождя.

— Так, значит, ты видел, что у меня кто-то есть! Значит, это ты подглядывал в окно! А как насчет опоссума? Твой подарочек?

Кровь ударила мне в голову.

— Да я же сказал, это был не я. Просто видел, как подъехала машина. Вышел парень в модном костюме. Для тебя небось вырядился?

Мне не нравился его тон, и я попятилась.

— За один день с двумя, это в твоем стиле, да? Один погрубее, другой поласковей?

Глаза у него налились кровью, и я подумала, уж не хватил ли он лишнего перед охотой на кроликов. Я сложила руки и молча смотрела, что будет дальше.

— Ну, извини, — прохрипел Сэм.

Но в голосе его совсем не чувствовалось, что он просит прощения, наоборот, в нем звучала угроза.

— Я уйду. Больше от меня тебе не будет хлопот. Веселись тут с сороками одна.

Он повернулся кругом и вышел за дверь, потом вернулся, за холку держа опоссума.

— А этого советую сунуть в морозилку, а то скоро мух не оберешься.

Он швырнул его мне под ноги, и мертвое животное с выпученными глазами со стуком упало прямо к моим ногам. Он сунул ноги в резиновые сапоги и за дверью, наверно, пнул ногой какой-то предмет, который с грохотом покатился по ступенькам вниз.

Я закрыла дверь на ключ, повесила плащ на крючок, прошла по комнатам первого этажа, проверяя, все ли шторы задернуты и все ли двери заперты. И только услышав рев квадроцикла, удаляющегося вверх по склону холма, села на стул и заплакала. Ну и дебил, думала я. Впрочем, сама дура, зачем пригласила. Может, позвонить Джошу? А если информация о том, что я переспала с Сэмом, дойдет до родителей, тогда что? Если Джош станет задавать много вопросов? По правде говоря, я и его не хотела видеть. Уже много лет я с ним не общалась, а тут придется говорить от имени всей семьи, очень надо, будет смотреть на меня осуждающим взглядом, хотя я ни при чем, если ферму решили продать. Прожила много лет, не встречаясь с ним, и еще проживу.

Яркие, зловещие закаты последних нескольких дней сменились сегодня горизонтом, затянутым тоскливыми тучами, и ночь наступила быстро. Я сидела на темной кухне, освещенной только горящими в печке дровами, и пыталась взять себя в руки. Когда дрова стали прогорать и огонь почти погас, я пошевелилась, сунула еще пару поленьев и поплелась наверх, чтобы переодеться во что-нибудь сухое и теплое.

Вернувшись за письменный стол, я несколько часов писала; меня вдруг охватило страстное желание работать. Я работала, завернувшись от холода в толстое одеяло. Бегающие по клавиатуре пальцы совсем замерзли. Часа в два ночи я встала, соорудила себе бутерброд и согрела чай; не столько хотелось пить, сколько погреть о горячую чашку руки. На окне, возле которого стояла раковина, не было занавесок; я всматривалась в темноту, но видела только свое отражение: на голове воронье гнездо, на плечах одеяло — ни дать ни взять бродяжка какая-то. Пожалуйста, сумасшедшая на чердаке, и искать долго не надо. Даже посреди ночи мысль о том, что кто-то снаружи за мной подглядывает, не выходила из головы, и, под пение чайника напряженно прислушиваясь к отчетливым звукам за окном, я выключила свет и осталась сидеть в темноте.

Скоро я совсем устала, пальцы не попадали на нужную клавишу; я собрала на кровати все одеяла и под звуки дождя, барабанившего по подоконникам и крыше, уснула. Где-то по стенкам дома стучали ветки каштана. А за всем этим, издалека, доносился шум взбунтовавшейся реки.

Эти звуки заполонили мои сны, мне снилось что-то до того странное, что я и сама понять не могла. Я лежала в кровати, слушала, как каштан гладит щеки дома, и вместе с тем понимала, что сплю: комната была полна какими-то диковинными, нелепыми фигурами и тенями, откуда-то лился свет, но я понимала, что на самом деле ничего этого нет. Удары ветки слышались то громче, то тише, и вот раздались совсем близко, уже под самым окном. Эти звуки сводили меня с ума; я встала и пошла, надо было что-то сделать, чтобы они прекратились. Но шпингалет на окне не сдвигался с места, и тогда я в безумном желании прекратить стук локтем разбила стекло и протянула руку в темноту ночи, пытаясь ухватить ветку. Но чьи-то пальцы, холодные как лед, вцепились мне в руку. Я отдернула было, но ничего не вышло: пальцы не разжимались. Передо мной из мрака выплыло девичье лицо; не успела она и рта раскрыть, как я уже знала, что она сейчас скажет, потому что много раз перечитывала этот эпизод.

— Пусти меня в дом, пусти меня! — всхлипывала девушка.

Лицо ее было бледно, сквозь струи дождя на меня щурились ее темные глаза.

— Кто ты? — спросила я, несмотря на то, что прекрасно знала, что она мне ответит: Кэти Эрншо.[43]

— Ах, Рози, — проговорила она, еще крепче сжимая мне руку, — неужели ты меня не помнишь? Неужели ты успела меня забыть?