Сорочинская ярмарка, Ночь перед рождеством, Майская ночь и др.

Отмечалось, что Сторченко послужил вероятным прототипом отчасти для Петуха, отчасти для Собакевича, что описание пехотного полка Шпоньки в дальнейшем развито в «Коляске», что сам Шпонька и его отношение к Марье Гавриловне во многом подготовляют Подколесина в «Женитьбе», наконец, что описание школы напоминает детство Чичикова. Но дело не только в этих аналогиях, но и в том реализме и уверенном мастерстве письма, которые не находят аналогий и прецедентов ни в предшествующей, ни в современной Гоголю русской литературе. Следует назвать лишь роман А. Погорельского «Монастырка» (первая часть которого вышла в 1830 г.), показывающий яркую картину жизни украинского провинциального дворянства. В частности, в романе Погорельского дан уже образ хозяйственной, по-мужски деловитой тетушки Анны Андреевны и хитрого, скупого и наглого опекуна Дюндика, во многом напоминающий гоголевского Сторченку (здесь же встречается и отчество Кашпоровна).

Незаконченность повести Гоголя, ее интригующее читателя предисловие и скрытая ирония автора — заставляют вспомнить Л. Стерна, в особенности его «Сентиментальное путешествие», хорошо известное к этому времени русскому читателю в переводах. [«Чувственное путешествие Стерна во Францию», М., 1803; «Путешествие Иорика по Франции», М., 1806.] Для русской прозы 20-х и начала 30-х гг. «стернианство», понятое в значительной мере как формально-композиционная манера, было явлением широко распространенным — см. «Поездку в Ревель» А. Бестужева-Марлинского (СПб., 1821), роман Якова де-Санглена «Жизнь и мнения нового Тристрама» (М., 1825–1829), А. Ф. Вельтмана «Странник» (М., 1831), выражавшие это широкое увлечение Стерном и «стернианством». Следует отметить, что в повести О. Сенковского «Потерянная для света повесть», появившейся в 1834 г., уже пародируется это русское «стернианство» и в частности умышленная незаконченность «Шпоньки» Гоголя. Пародия Сенковского подтверждает, что современниками незаконченность повести Гоголя рассматривалась как сознательный художественный прием. В плане «стернианских» традиций может быть объяснено и предисловие Гоголя, иронически мотивирующее якобы случайную незаконченность повести утратой конца рукописи. Можно также указать и на известную перекличку в наименованиях глав у Гоголя — «Дорога», «Тетушка», «Обед» — с «Сентиментальным путешествием» Стерна: «На улице», «Муж», «Ужин» и т. п. Но лишь этими внешними композиционными приемами, по существу, и ограничивается сходство «Шпоньки» с произведениями Стерна.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

М. Xрапченко. «Н. В. Гоголь», М., 1936 (гл. IV «Правда жизни и романтика прошлого», стр. 58–60).

ЗАКОЛДОВАННОЕ МЕСТО

I.

Повесть «Заколдованное место», напечатанная впервые в 1832 г. во второй книжке «Вечеров на хуторе близ Диканьки», была воспроизведена без существенных изменений во втором издании «Вечеров» и в первом томе «Сочинений» 1842 г. (в издании Трушковского 1855 г. листы, содержавшие повесть, Гоголем просмотрены не были).

Отсутствие рукописи и каких-либо упоминаний в переписке о «Заколдованном месте» не дает возможности точно датировать работу Гоголя над повестью. В специальной литературе также не высказывалось никаких соображений по этому поводу. Однако опираясь на то, что «Заколдованное место» снабжено тем же подзаголовком «Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви», которым помечены «Вечер накануне Ивана Купала» и «Пропавшая грамота», и изложено в той же манере сказа, можно выдвинуть предположение, что эта вещь, так же как и две другие, принадлежит к группе ранних повестей «Вечеров» и написана в 1829–1830 гг.: вокруг образа дьячка-рассказчика предполагалась, по-видимому, в начальном замысле циклизация сборника, естественно поэтому допущение, что все три связанные с именем Фомы Григорьевича вещи относятся к близкому времени.

II.

В повести «Заколдованное место» сплетаются два основных мотива: добывание клада и действия чертей в «обманных» («обморочных», «заколдованных») местах.

«Обманные» или «обморочные» (от слова «морочить») места довольно широко известны в народной традиции. Ряд рассказов о них сообщает В. Милорадович в статье «Этнографический элемент в повести Гоголя „Заколдованное место“» («Киевская Старина» 1897, № 9, стр. 55–60). Сюда же относится первая часть белорусского рассказа «Болотные папы», указанного выше в связи с «Пропавшей грамотой» (П. В. Шейн. «Материалы для изучения быта и языка русского населения северо-западного края», II, СПб., 1893, стр. 270, № 130).

Можно в этой связи отметить также весь отдел «Страхи» в сборнике В. Гнатюка — «Знадоби до галицько-русько"i демонольогi"i» (т. I — «Етнографiчний Збiрник», XV. Львiв, 1904, стр. 18–95, №№ 23—170 и т. II — там же, XXXIII, Львiв, 1912, стр. 71—154, №№ 142–397). Например, блуждания деда напоминает рассказ «Страх у пасiци» (№ 121).