Сорочиный куст

Сейф еле сдержался, чтоб не обматерить этажа в три этих юродивых и рыжую дамочку Галину Ивановну в первую очередь. Но запала его не хватило, когда он посмотрел в зелёные ведьмовские глаза, то сопротивленческий настрой в нем тут же погас, и он, подчиняясь воле этой обличающей вдовицы, поплелся вместе со всеми в баню, где должен был проводиться ритуал. В бане было уже натоплено до нестерпимой жары, Степа и Марат вмиг разомлели и, наверное, уснули бы, тут, на полатях, завернутые в простыни, как римские императоры в свои белоснежные тоги, но тот факт, что 78-летняя Галина Ивановна проводила свой обряд над сыном абсолютно голая, ничем не прикрыв свое худосочное жилистое тело, тут же взбодрил мужчин, и сон из их сознания улетучился. Но от того дружкам легче не стало, ведь на смену сонливой усталости пришло как-то тяжёлое наркотическое забытье, проникшее в их нутро вместе с банным травянистым паром. В бане было светло, свечей было зажжено столько, что тот, кто их перенёс сюда и поджёг, потратил труда часов, наверное, не меньшей, чем требовала чистка конюшен у царя Авгия. Рыжая ведьма, ни капли не стыдясь срамного вида своего, носилась, как одержимая, с длиннющей свечой в руках по всем четырём углам бани и единым духом всё шептала и шептала заговоры свои, то ли на карякском, то ли ещё каком незнакомом зрителям, сидевшим поодаль, на банных полках, языке. Из одного угла в другой она перебирала с какой-то нечеловеческой удалью, потом возвращалась на центр, где сидел на низкой табуретке Егуш, тоже вконец окуренный или опоённый. Ведьма подходила к нему со спины и водила, капала горячим чёрным воском на коротко стриженую макушку. Тут без одежды, без обуви, без украшений, без косметики она уже не казалась красивой, будто молодость слезла с неё, как лягушачья кожа, и осталась не то что даже просто старуха, а, скорее, даже мумия. Но, хотя очень прыткая и шумная, слова сыпались из неё, казалось, нескончаемо, как лесные ягоды в шарабан, и мужчинам становилось всё хуже и хуже. Но никто не делал попыток угомонить ведьму или хотя бы просто выйти из бани, воля парней была подавлена, а тела их совсем обессилили. Сейчас только Сейф почуял, что к запаху травы и пихты подмешан и ещё очень странный и нетипичный для бани запах варёного мяса, и правда, только сейчас они с Петрушкиным смекнули, что в углу на раскалённых камнях стоит какая-то кастрюля и в ней кипит какое-то мясное варево. Когда от свечи, которой Ивашкина капала на голову вконец забалдевшего Тарабукина, остался ничтожный огарок, она бросила его в эту кастрюлю, помешала половником, попробовала, одобрительно покачала головой, как бы нарочно перед кем-то нахваливая своё варево. Налила его в золотую пиалку, выбирая большие куски мяса. Чьё было это мясо, нам с вами лучше и не задумываться. Угощение она поставила на подоконник и открыла окно. Холод будто чья-то молодая неприкаянная душа ворвался в эту адски жаркую, смрадную баню, но друзьям очухаться от забытья это не помогло… А ведьма вообще никак на холод не отреагировала. Ни на миг не умолкая теперь, она, казалось, на своём тарабарском языке начала кого-то неистового звать.