Сорок 2 дня

— Вау! Это действительно крутая прическа, — восклицает она, вскакивает, хватает меня за руку и кружиться вокруг.

— Так тебе нравится? — осторожно спрашиваю я, смущенно касаясь моих перышек.

— Да, — решительно отвечает она. — Если он не поимеет тебя, то это сделаю я.

Я смеюсь и направляюсь к переноске.

— Он спит?

— Нет.

Сораб, завидев меня, начинает махать ручками. Я наклоняюсь над ним и поднимаю его на руки. Он одет в ярко-красные с желтым ползунки с большими синими тканевыми кнопками в виде цветов. Билли придумала и сделала их сама.

— Привет, дорогой, — говорю я, и мое лицо, расплывается в первой радостной улыбке с тех пор, как я покинула свой дом.

Он всматривается в меня с напряжением несколько секунд своими голубыми глазами, прежде чем внезапно начинает расплываться в одну из своих великолепных беззубых широченных улыбок.

Через плечо Билли говорит:

— Жаль, но ему надо вырасти, чтобы стать мужчиной.

Я оборачиваюсь и удивленно смотрю на нее.

— Что? — спрашивает она.

— Твой отец вообще-то мужчина.

— Ну, это еще бабушка на двое сказала, — говорит она, и движется к своим рисункам. — Посмотри.

Я следую за ней к столу, держа Сораба на сгибе руки, чтобы лучше рассмотреть ее работы. Она нарисовала платье для девочки, и оно было не обычного бледно-розового цвета, который, как правило, всегда ассоциируется с девочками-младенцами, а бананово- желтое с зелеными яблоками, раскиданными по всей длине. Я никогда ничего подобного не видела в магазинах. Билли действительно обладает уникальным талантом.

— Ну, что ты думаешь?

— Это так мило, я почти желаю, что Сораб не девочка.

Билли улыбается.

— У тебя есть время на чай?

— Да, — говорю я. Она ставит чайник, и мы садимся за стол и разговариваем, ни разу не упомянув Блейка. Часы показывают четыре тридцать, я целую Сораба и ухожу. Как только Том видит, что я спускаюсь по лестнице, то выходит из машины и открывает заднюю дверь. Я поднимаю кверху голову, Билли стоит на балконе и наблюдает за мной, в одной руке она держит малыша, а другой машет мне. Я чувствую мурашки, ползущие по спине и чувство страха, сжавшееся в животе.

Я не позволяю Тому нести мои сумки или показывать дорогу, я и так хорошо ее знаю. Кроме того, я сильно хочу побыть наедине со своими хаотичными мыслями. Я вхожу через стеклянную дверь, и мистер Наир рывком встает на ноги за стойкой регистрации, как испуганный сурикат. Сияя своей улыбкой в тридцать два зуба, он подходит ко мне.

— Мисс Блум, мисс Блум, — вскрикивает он. — Вы вернулись в пентхаус. Я видел, как туда приходили уборщики, заносили сумки и новую мебель, и я задавался вопросом, кто сюда въедет.

— Как приятно увидеть вас снова, мистер Наир.

Он протягивает свои руки.

— Позвольте мне помочь вам.

Я отстраняю пакеты.

— Все нормально, мистер Наир. Они очень легкие. Я могу справиться. Почему бы вам не прийти завтра утром на кофе, и мы сможем пообщаться.

— О да, мисс Блум. Это будет чудесно. Здесь никто не был с тех пор, как вы покинули пентхаус.

Я улыбаюсь. По правде говоря, я тоже соскучилась по нему и его фантастическим рассказам об Индии.

— Я позвоню вам завтра.

— Хорошего вечера, мисс Блум. Это, действительно, хорошо, чтобы вы вернулись.

Я пожелала ему тоже хорошего вечера, войдя в лифт, вставляю ключ-карту в слот. Двери закрываются, и я скольжу вверх. Странно, я никогда не предполагала, что вернусь сюда снова, и вот я здесь. Двери открываются, и я как будто попадаю в прошлое. Все сохранилось таким же, как и было.

Я отпираю входную дверь и открываю ее. Тот же слабый аромат лилий, который всегда ассоциируется у меня с этим домом, слабо доносится до меня. Меня накрывает такое чувство ностальгии, что я чувствую, как мои колени подгибаются. Я закрываю дверь и кладу пакеты на столик, стоящий у двери, и иду по длинному покрашенному коридору. Я провожу пальцами по прохладной гладкой стене точно также, как делала больше года назад.

Я сворачиваю в спальню. Рыдание клокочет у меня в горле. Здесь тоже осталось все прежним, как будто я ушла от сюда только вчера, а не больше года назад. Я захожу в комнату рядом со спальней, и как обещала Лаура, она переделана под детскую. В ней стоит красивая белая с синим кроватка, множество всевозможных игрушек, шикарная на вид коляска и большое количество банок с детским питанием. Я отлично знаю это питание, потому что его все время рекламируют, так как оно сделано из всех натуральных ингредиентов на козьем молоке, но я не могу себе его позволить. Я беру баночку в руку и испытываю огромное чувство вины.

Я лишила Сораба всего этого. Правильно ли я поступаю? И поблагодарит ли он меня в один прекрасный день за то, что я лишила его жизни, о которой мечтают 99.99% людей? Ответ заставляет меня смутиться, и я понимаю, что не хочу разбираться с этим сейчас. Я обязательно вернусь к этому вопросу, потому что он слишком важен для меня и для моего ребенка, но не сегодня, не сейчас, уже почти шесть часов вечера.