"Повезло, - вынырнул из жижи. - Только бы не засосало".
Смертельная опасность целила с другой стороны.
Раздался выстрел, над ухом просвистел заряд дроби.
- Вы что? - заорал, чуть приподняв голову.
Вася-бес бежал с ружьем.
- Думали, медведь свалился. У тебя куртка черная...
- Спилили да еще чуть не продырявили...
- Кедры перепутали.
- А че палить начал? У тебя ведь патроны на рябчиков.
- Перепугался герой! - хохотал Титарев.
- Как закачу щелбан в лоб, - замахнулся на Васю Андрей Степанович, выбравшись из жижи.
- Ты че! - загородился Вася ружьем. - Без того голова со вчерашнего раскалывается. Лучше скажи, ОБэЖесное направление определил?
- А как же!
- Хорошо, что не утоп, - сказал Вася-маслопуп. - А то мне на картошку завтра.
- И не застрелили, - добавил Титарев.
- И не распилили, - хихикнул Вася-бес.
И тут мощный порыв ветра прошелся по вершинам деревьев. Один, второй... Первые сорвавшиеся шишки тяжело зашлепали по земле. А потом кедры заговорили-заговорили от ударов плодов по веткам. Пошла паданка...
- А мне на картошку завтра! - со слезой сожаления произнес Вася-маслопуп.
- Халява! - закричал Вася-бес. - Халява!!
И мужики, как дети счастливые, бросились собирать шишки.
ЁЛКИ ЗЕЛЁНАЯ
Равиль Мухарашев ел сало, а ведь татарин с любого бока. Ладно бы Назарко или Низенко затесались среди бабушек и дедушек. Татарва кругом. Хотя и сибирская. Мухарашевы, Урамаевы да Хайрулины. Ни одного хохла-салоеда.
Тем не менее Равиль шел вразрез со статьями Корана. И не только по салу. Скоромным продуктом спиртосодержащие жидкости закусывал. Праздновал караемые Аллахом запреты: ни грамма сала, ни капли самогонки.
И это не все. Кабы Равиль, натрескавшись сала, накушавшись водки, баиньки зубами в стенку заваливался. Нет, пьяные руки чесались по рычагам трактора. Душа, залитая самогонкой, ублаженная салом, требовала скорости. И летал ДТ-75 с моста в реку, "Беларусь" брал на таран сельский клуб, "Кировец" прореживал столбы на улице.
Заканчивайся этим список грехов пьяных, было бы полбеды. Однако сало, водка и приключения тракторные не в дугу Равилю, если жену не погоняет.
Будь она из Петровых или Смирновых, еще туда-сюда. А тут, с какого бока ни возьми, Муслима без всяких примесей. Единоверка. Но Равиль, как подопьет, с порога: "Богомать!.." - и далее в режиме ненормативной лексики. Хотя и исключительно русской. После чего включается рукоприкладство.
И несется Муслима по селу, дети в охапке, где бы переночевать, переждать бурю.
Так и жили.
В тот переломный день Равиль не на кочерге пришел домой, а чуть губы помазавши. Но хотелось кочерги. Начал просить на бутылку. И тут впервые Муслима заявила:
- Я тебя отравлю!
- Сам повешусь, елки зеленая, раз не даешь на пузырь! Дашь?
- Туда тебе и дорога, - не испугалась самоубийственных угроз супруга. Не придется руки марать!
Ах так! Равиль отложил на время проблему кочерги и полез на сеновал. Набил комбинезон сеном, лямки поверх куртки пропустил, в которую тоже сена напихал. Для полного правдоподобия сапоги приделал. На голенища гачи натянул, штрипки на подошвы вывел. И так приспособил двойника под навесом, что полная иллюзия - Равиль повесился. Один к одному похоже на страшную трагедию.
Что самоубийца без головы, сразу не разберешь. В полу сеновала был лаз. Равиль куклу приделал таким образом, что как бы петля и голова бедолаги остались внутри, а тулово, начиная с плеч, из лаза свешивается. Лестницу отбросил. Сумерки вечерние на руку правдоподобию. Под навесом и того темнее. Поди сразу разбери - трагедия висит или фарс, в нее переодетый?
Полюбовался Равиль сотворенным. Даже слегка не по себе стало от искусной имитации личного самоубийства.
"Как бы, елки зеленая, инфаркт Муслиму не долбанул, - подумал сердобольно и тут же отбросил сантименты. - Ёе, пожалуй, долбанет! А пореветь полезно".
И пошел догонять себя к состоянию, которое именуется "пришел на кочерге".
Часа через два возвращается на ней самой, слышит шум, крики, у дома народ толпится.
- Что за дермантин? - интересуется тусовкой.
- Равиль повесился!
- Какой?
- Ой, батюшки, да вот же он! А там кто?
Погонял Равиль, как водится, Муслиму в тот вечер, наутро она похмельному говорит:
- Отравлю!
- Че болтаешь, дура? - у Равиля и без того голова трещит по швам, тут еще бабской болтовней загружают. - Тебя посадят! А детей на кого?
- За детей он раскудахтался! А когда пьешь в два горла, совесть твоя о них вспоминает? Иллюминаторы бесстыжие зальешь и герой над нами изгаляться! Че дети хорошего видят?! Морду твою пьяную... Вчера о них думал? Опять на всю деревню осрамил! Как людям в глаза глядеть? Отравлю! Сколько можно по селу от кулаков твоих прятаться?
Костерит Муслима, Равиль нехотя отбрехивается. Не впервой.
- Отравлю! - рубит сплеча Муслима.
Равиля на арапа не возьмешь.
- Дура. Накрутят срок, елки зеленая, будешь на зоне трусы мужские лет восемь шить...
- Не буду!
- Куда ты денешься?
- Шито-крыто устрою!
- Че в печке меня по деталям сожжешь? - смеется сквозь головную боль Равиль.
- Делать мне нечего возиться. Похороню и все.