Сорок два свидания с русской речью

Чуковский диагностировал главную речевую болезнь двадцатого века — канцелярит, которому посвящена глава в темпераментной книге «Живой как жизнь». Некто спрашивает у девочки: «Ты по какому вопросу плачешь?» Этот пример стал хрестоматийным. И там же Чуковский с тревогой отмечал, что многие считают мертвый канцелярит принадлежностью «подлинно научного стиля». «Ученый, пишущий ясным, простым языком, кажется им плоховатым ученым», — горестно отмечал писатель-филолог. Ох, заглянул бы он в сегодняшний филологический журнал и прочел что-нибудь вроде: «В современной России налицо социально продвинутые группы, которым при этом явно недостает культурной легитимации»… Умения писать по-человечески вам недостает, продвинутые вы наши!

Ладно, не будем о грустном. Подумаем лучше о том, что такое жить «по-чуковски». Ведь его способ обращения с родным языком доступен каждому. Возьмите лист бумаги и выпишите «трудные» слова с правильными ударениями — не для кого-то, а для преодоления собственных речевых недостатков. Именно такой личный перечень составлял молодой Чуковский, а потом он это сделал уже для читателей книги «Живой как жизнь».

Неплохо завести семейный альманах по типу «Чукоккалы» — с шуточными экспромтами, эпиграммами, афоризмами. Туда же можно вписывать языковые шалости детей и внуков «от двух до пяти». Попробуйте не только читать им известные сказки, но и посочинять собственные, пусть не в стихах, а в прозе. Импровизация — великая вещь, а «развитие речи» может продолжаться до глубокой старости.

Не отдавайте свой язык на откуп профессионалам, которые якобы должны вами командовать. Участвуйте сами в формировании речевых обычаев и норм. Язык, он… Как говорил Чуковский, подхватив словечко двухлетней девочки: «Всехный, всехный! Подходи, не бойся!»

О дамах и тетках

Вас не напрягают фанаты и фанатки мобильной связи? Галдят повсюду: на улице, в магазинах, в метро. Не считаясь с окружающими. Столько приходится выслушивать ненужных подробностей о чужой жизни! Филологу, впрочем, это дает некоторый материал на тему речевой культуры. Или отсутствия оной.

«Это был конец света. С утра клиент попер. А я, как дура, рот раззявила…», — извещает кого-то энергичная дама, стоя в очереди к кассе супермаркета и прижимая мобильник к щеке. На всякий случай отодвигаю свою тележку подальше, а то столкнешься ненароком — и услышишь: «Куда прешь? Чего рот раззявил!». Присмотревшись, однако, вижу, что передо мной нестарая, в общем, особа вполне благопристойной наружности. И одета прилично. Просто она, как многие сегодня, придерживается грубоватого речевого стиля и даже о себе самой предпочитает говорить некрасивыми, заниженными словами.

Нужно ли ругать себя? Стоит ли нарочито упрощать свой язык для непринужденного контакта с собеседниками? С ходу на эти вопросы не ответишь. В былые времена классический русский интеллигент мог для разнообразия щегольнуть приземленным словечком, мог подшутить над самим собой, чтобы сбить пафос, создать атмосферу раскованности и доверительности.

Вспоминаю, как в студенческие годы в тесной филфаковской библиотеке на Моховой я увидел пожилого профессора, зашедшего перед лекцией за книгой. Попросив том Жуковского, он вдруг сам себе сделал замечание: «Ой, тут же написано: „Соблюдайте тишину!“ А я, дурак, кричу!» Библиотекарша улыбнулась, вложила формуляр в бумажный кармашек и написала на нем: «Бонди». Да, это был тот самый знаменитый пушкинист, собеседник Блока и Ахматовой. И не нужна ему была солидная поза. Не чета он был пузатым авторам макулатурных монографий о социалистическом реализме.

В мемуарах о легендарном академике Ландау можно прочесть, как он, упомянув имя одного зарубежного коллеги, воскликнул: «Да я щенок в сравнении с ним!». Изысканное самоумаление. Но сдается мне, что такая утонченная речевая тактика немножко устарела. Нет сейчас бесспорных авторитетов, которые могут себе позволить не заботиться об имидже. Какой филолог сегодня обзовет себя дураком без риска быть понятым буквально? А если некий физик скажет, что он щенок, то я, чего доброго, ему поверю. И физикам, и лирикам стоит быть осторожнее. Незачем давать на себя лишний компромат.

Кстати, о лириках. Есть в арсенале поэзии такой прием — шуточный самооговор. Блестяще владел им знаменитый остроумец тридцатых годов Николай Олейников. Обращаясь в стихотворных экспромтах к дамам, он беззастенчиво восхвалял их прелести, а самого себя не прочь был обругать:

Я — мерзавец, негодяй,
Сцапал книжку невзначай.
Ах, простите вы меня,
Я воришка и свинья…

Это, конечно, донжуанская хитрость, основанная на глубоком понимании человеческой природы. Услышав подобное саморазоблачение, женщина подумает: «Да нет, не такой уж он мерзавец. Наоборот, симпатичный и любезный мужчина». А потом, если возникнет непродолжительный романчик, то, расставаясь с дамой, можно ей напомнить: разве я не предупреждал, что я негодяй? Какие претензии?