Сорок истин

«Западня в моей голове — надо бы выбираться, но я не знаю, как…»— досадно жмурилась она на очередную идею и снова бралась за работу.

К концу рабочего дня Маевская отправила Ульяну в супермаркет вместе с одним из «ботанов» отдела Иваном, который должен был помочь ей закупить все нужное для юбилейного торта и отвезти домой. Представить макет Петровскому Ульяна решила завтра, чтобы не портить себе настроение возможной критикой.

***

Разложив ингредиенты для коржей на столе, Ульяна скрестила руки на груди и попыталась собраться с настроением: мысль, что Барховский собирался приехать, не давала покоя.

Взглянув в телефон, нет ли сообщений, она отключила звук.

«Если будет звонить, то я не услышу. Предупредила же, что буду занята!»— заранее оправдала она свое поведение.

Снова пересчитав все составляющие для торта, она громко включила музыку и занялась кулинарным творчеством.

В перерывах Ульяна все же поглядывала на телефон, но тот молчал. Было уже девять. Коржи остывали.

«А ведь он может заявиться и в десять?»— нахмурилась она, но поморщилась и для бодрости несколько раз в круговом движении взмахнула руками. — Пора заняться кремом, а не думать о том, что произойдет, если он придет… Может, ничего и не случится?»

Она облизала губы и постаралась выбросить из головы воспоминания о его губах и руках на ее теле.

В дверь неожиданно позвонили. Ульяна сразу бросила миксер в чашу и поспешила к двери. Но на последнем шаге остановилась. Ее пальцы замерли над щеколдой замка.

Ульяна повернула голову к зеркалу и посмотрела на себя. Глаза горели радостным возбуждением, улыбка до ушей и щеки разрумянились. Она уронила плечи и припала лбом к двери, сомневаясь, правильно ли поступает: «С чего вдруг все это? Так не должно быть! Не надо ему открывать!»

Услышав повторный звонок, Ульяна все же решила открыть. Когда она выпрямилась и снова потянулась к замку, то услышала за дверью радостный крик:

— Ой, Светка, а я не в ту дверь звоню! Привет, моя хорошая!

Ульяна припала к глазку. Какой-то полный мужчина заливисто смеялся и обнимал ее соседку по площадке.

Она отошла от двери и растерянно разгладила подол фартука.

— Это к лучшему. У меня же торт!

Прикусив губу до боли, Ульяна вернулась к миксеру и занялась кремом. А когда заметила, что молчаливые слезы капают в чашу, сердито отпихнула от себя ее, открыла окно и выставила лицо навстречу холодному ветру.

«Зачем тебе он? Ты же прекрасно понимаешь, что у тебя с ним ничего, кроме секса, быть не может, и то, пока ему не надоест через пару-тройку раз. А потом мы будем пересекаться в офисе, смотреть друг на друга, будто ничего и не было, а я уж точно буду чувствовать себя жалкой и не нужной».

Выпив стакан молока, Ульяна вернулась к торту, который уже ненавидела.

«А сердце-то екнуло. И с чего? А то ты не знаешь, почему екает сердце, не маленькая ведь. Хочется тебе, чтобы он обратил внимание на тебя, чтобы с ума по тебе сходил. Но кто он и кто ты? И дело не в положении, а в человеке. Хотя и в положении тоже. Мне даже нечего ему предложить… А ему и не надо. Ох, увязла ты, Улей…»

Покрывая коржи глазурью, Ульяна приходила к выводу, что это даже не влюбленность — тяга неизвестного происхождения, которую надо просто вытравить. Если бы она была двадцатипятилетней девчонкой, то мучилась бы, ночами не спала, вела бы себя, как влюбленная дурочка. Все было бы гораздо хуже. Но опыт — ее богатство. Он помогал ей расставлять приоритеты. Однако иногда так не хотелось брать себя в руки, и лететь, лететь… Но последствия такого легкомыслия были для нее слишком плачевны.

И все же что-то скребло где-то отдаленно, за грудиной. Ульяна помнила, каким страстным, но заботливым любовником был Барховский. Всегда ждал, чтобы и она получила удовольствие от секса, остыла… Но все же он никогда не стремился ее поцеловать, будто тем самым проводил четкую границу между физическим удовольствием и наслаждением истинной близостью.

«Он ведь и не дает мне ничего кроме физики: ни тепла, ни поддержки, ни элементарной вежливости. Оттрахал, и все… Боже, как же я устала чувствовать себя возмущенной, раздраженной стервой!»

Но вот парадокс: Барховский злил ее, а, по сути, никогда не пререкался, не спорил, это она вела себя, как подросток. И ведь действительно она не чувствовала себя старше него. А он как будто будил в ней незрелую девчонку, может быть, потому что был так молод и невыносимо самоуверен со всей своей журнальной брутальностью.

Хотя для Ульяны он не был совершенством. Как и любая модель с гримом, грамотным освещением и камерой в умелых руках становилась эталоном красоты, так и Барховский умением держать себя в форме, строгим следованием каким-то своим правилам, натренированной мимикой, жестами и походкой был крайне притягательным. Убрать все это, и он обычный мужчина из метро. Может быть, чуть симпатичнее.

Барховский так и не пришел.

В час ночи, напившись чая с остатками крема и обрезками коржей, Ульяна позвонила Маше, заметив по статусу в ватсапе, что та еще не спит.

— Привет, полуночница! Ну что там у тебя? — поинтересовалась Крылова.