Сорок истин

Ульяна посерьезнела, подперла голову ладонью и отвернулась к окну: «Да, ты не бросаешься словами… Только ведь любви-то нет… Удобный официальный секс? Достойная картинка рядом, чтобы не придумывать, кого с собой на выход брать? Как же все это не понятно… Неужели так трудно сказать, что ты мне нравишься? Ведь он же мне нравится… — Ульяна опустила глаза и зло прикусила губу. — Черт тебя подери, Барховский, я влюбилась в тебя, как малолетняя дура!»

Официант принес оставшиеся блюда, но даже их аромат не возбудил у нее аппетита. Зато Барховский охотно приступил к ужину. Она смотрела на его отражение в темном окне и пыталась угадать, что на самом деле творится у него в голове. Но что творилось внутри нее, даже думать боялась. Столько противоречий, столько желаний и соблазна…

Когда она перевела на него глаза, то заметила, что он давно уже поужинал и, поглаживая подбородок, задумчиво рассматривает ее. Но стоило ей моргнуть и оглядеться на уже наполнившийся зал, как вернулся строгий и упрямый тиран.

— Уверен, что каждая женщина прекрасно знает ответ на предложение мужчины, но по той или иной причине не сразу дает его. Я хочу услышать ответ сейчас, — будто ставя точку в разговоре, сказал Барховский и в ожидании прищурился.

Ульяна и вправду не знала ответа. Хотеть мечту и знать, что она такое на самом деле, — разве это «да» или «нет»? Она медленно положила ладони на край стола и, подавляя волнение, ровным тоном заговорила:

— Ты очень закрытый человек и нелегко открываешься другим. Даже твои друзья не знают тебя достаточно хорошо, — Барховский недовольно свел брови и напряженно приподнял голову. Но Ульяна не дрогнула. — Мне не нужны разговоры по душам, если тебе от этого не по себе, не нужны все подробности твоей жизни. Я не прошу рассказывать, кто ты есть и каким будешь. Мне не нужны заверения и обещания. Я вижу, что ты полностью подчиняешь свой мир и управляешь им, и тебе это хорошо удается. Но у тебя столько правил, ограничений… У тебя даже цветочные горшки в доме по линеечке стоят. Я боюсь, что не вписываюсь в эти жесткие рамки и рано или поздно стану помехой или скучным приложением…

— Как много пространных слов, чтобы сказать простое «нет», — зло процедил Кирилл, не ожидав, что это его так заденет, будто кишки намотали на кулак.

Ульяна огорченно отвела глаза. Она ведь не сказала «нет». Просто хотела немного откровенности, даже если и давала ему выбор отказаться от таковой. Да, она хотела услышать, что дорога ему, что он без ума от нее, что именно, потому что влюбился, не хочет ее отпускать. Но он говорил о ней, как о подходящей и удобной вещи, и предлагал красивый футляр для упаковки.

Заметив, что Барховский и не думает сомневаться в своем поведении, Ульяна тихо ответила:

— Хорошо, что ты уже заметил, какие мы разные. Думаю, и ты понимаешь, что у такого союза нет будущего.

— Мы и должны быть разными! — возразил тот. — А будущее не запрограммировано. Его строят двое, если видят смысл быть вместе.

— Ты все время говоришь о какой-то рациональности. Но будешь ли ты с радостью просыпаться со мной, проводить все вечера и выходные? Я буду занимать огромную часть твоего времени. Я буду что-то ждать от тебя, буду о чем-то просить, хотеть. Я не красивая картина, которую можно убрать в чулан, когда надоест, ну, иногда протирать с нее пыль…

— Неуместное сравнение, — хмыкнул тот, наполняя вином свой бокал. — Поражаюсь, как ты извратила представление о браке со мной.

— Тогда дай свое сравнение? Я не верю, что вот так бывает. Ни с тобой, ни со мной… Мы едва знакомы, у нас был только секс…

— А чего хочешь ты? — жестко прервал ее Барховский.

Она открыла рот, но осеклась и замолчала надолго. Все было бы прекрасно, если бы не горечь осознания, что это — столь желаемая иллюзия. Легко было потерять голову и уплыть вслед за мечтами, легко согласиться и просто упасть в пропасть, но доводы рассудка были слишком сильны. Использовать истину «здесь и сейчас» не годилось, чтобы потом отчаянно не пожалеть о содеянном. Опыт и отсутствие веры стояли на страже покоя.

— Дело в том, что я не знаю, что можешь дать мне ты, — наконец заговорила Ульяна. — Я всю жизнь борюсь за себя, как будто кто-то не дает мне жить, как все. И я выковала себя, чтобы любой, кому захочется, не смог меня задеть, даже неосторожным словом. И я не то чтобы не смогу дальше выдерживать удары, я просто не хочу этого. Я могу пожить просто, без всех этих проблем? А вокруг столько предубеждений, соблазнов, которые могут застелить глаза, особенно молодому мужчине, избалованному вниманием и положением, у которого и без меня огромный выбор… и ему не до моих желаний…

— Я дам тебе все, что ты попросишь, — твердо ответил он, отбрасывая салфетку на край стола.

Ульяна вытянулась и замерла на секунду, а потом обиженно ответила:

— Но я никогда не прошу.

— Не мешало бы иногда, — бросил Барховский и, напряженно разминая плечи, откинулся назад.

— Не могу избавиться от ощущения, что ты злишься на себя за то, что сделал мне предложение, но на попятную пойти не позволяет гордость.