Сорок из Северного Далласа

— Фил, — сказал он, улыбаясь и опуская блокнот в ящик стола. — Лично я ничего против тебя не имею…

Клинтон больше не звонил мне. Перед тренировочными сборами мне позвонил Билл Нидхэм, управляющий делами клуба.

— Мне нужно знать, понадобится ли тебе билет на самолёт. Завтра вылет.

— Я не лечу.

В трубке послышался голос Б. А.

— Фил, это Б. А. Меня не интересуют твои разногласия с Клинтоном. Это ваши дела. Я никогда в них не вмешиваюсь. Если удастся выбить из него больше денег — честь тебе и хвала. Но я жду тебя в лагере, и тебе придётся платить сто долларов за каждый пропущенный день. На твоём месте я бы не терял времени.

На следующей день я прибыл в лагерь. Вечером я подписал контракт сроком на три года с основной суммой годового заработка в пятнадцать тысяч плюс тысяча в случае включения в основной состав. Узнал бы мир, как мне хотелось напиться!

Я ехал в тишине, и меня не оставляло чувство, что я что-то забыл.

— Я ждала тебя и не одевалась, — сказала Джоанна, открывая дверь.

— Ты уверена, что по телевидению нет ничего интересного? — Я прошёл мимо неё к лестнице из кованого железа, ведущей наверх, в спальню.

Познавать Джоанну было не просто, но интересно, каждый раз она показывала нечто новое. При её росте за метр восемьдесят и вообще крупном сложении приходилось соблюдать осторожность в манёврах на постели. У неё была отменная фигура, просто слишком большая. Вдобавок её густые каштановые волосы ниже пояса — нам то и дело приходилось из них выпутываться. Не раз, осуществляя очередную её фантазию, на которые она была горда, я вдруг вскакивал или падал с кровати, испуганный её воплем, — но оказывалось, что я просто прижал коленом её распущенные волосы. Мне вспоминались слова врача команды, говорившего, что растущие параметры и скорость футболистов обгоняли способность суставов противостоять возникающим перегрузкам. Это относилось и к нам с Джоанной. Она неистовствовала, а я даже в самые пиковые мгновения не мог забыть о профессии, о контракте, и как бы со стороны следил за тем, чтобы наша борьба противоположностей не привела к вывиху или серьёзному растяжению. Я не мог забыть, как в первую же нашу ночь Джоанна сломала мне ребро.

Поднявшись в спальню, она сбросила халат и улеглась на кровать. Покрывало было уже снято; простыни были ярко-жёлтого цвета с огромными белыми цветами, наволочки — белые, с жёлтыми цветами. Её голова покоилась на подушке в середине маргаритки; нос, подбородок и скулы подчёркивали идеальную форму выразительного и удивительно тонкого лица. Глаза её под густыми бровями были подобны тёмным глубоким озёрам. Косметикой Джоанна не слишком увлекалась, но у неё всегда были чудесные духи, запах которых отбивал у меня желание думать о чём бы то ни было постороннем.

— Не обижай меня, — скулил я, залезая в постель. — Меня так легко обидеть.

— Бедняжка.

— Можешь поздравить меня. — Джоанна курила, а я рассматривал синяк на бедре, появившийся неизвестно откуда. — Я официально обручилась»

— Мне уже сказали, — ответил я, морщась. — Ты сделала мне больно.

Не обращая на меня внимания, она подняла левую руку, стала разглядывать безымянный палец.

— В четверг мы собираемся за обручальным кольцом к Ной-ману.

Джоанна встречалась с Эмметом уже два года. Замужество не было её главной целью, но предложение Эммета она приняла.

Три года тому назад Джоанна переехала в Даллас из Дентона, где училась в университете, а туда в своё время попала, убежав от тупости жизни в Чилдрессе, маленьком городке на равнине западного Техаса, славившемся хлопком и отсутствием дождей.

Эммет уже давно содержал её, хотя Джоанна продолжала работать в авиакомпании и каждый месяц клала в банк всю свою зарплату.

— Что ж, поздравляю, — сказал я. — И когда?

— Ну, не раньше чем через несколько месяцев. Я сказала ему, что хочу оставить за собой квартиру, чтобы оставаться независимой. Он согласился.

— Ну и дурак, — заметил я, кашлянув, потянулся и сел, опершись о спинку кровати.

Окно в спальне было во всю стену, и я смотрел на небоскрёб Конрада Хантера. Северная и южная стороны здания были усеяны рядами электрических ламп, посылавших обращения к горожанам. Сегодня горели двадцатиэтажные буквы «ВП» (военнопленные). Буквы этой рекламной компании охватили весь Даллас — «Помощь соотечественникам, проливающим кровь в Юго-Восточной Азии. Война занимала по своему значению третье место — после матча Техаса с Оклахомой и приобретения Хантером ещё одного белого защитника.

Я громко рассмеялся.

— Ты что? — спросила Джоанна.

— Видишь небоскрёб Хантера? Посмотри на буквы.

— Ну и?

— Большинство военнопленных — лётчики, верно?

— По-видимому.

— А тебе не кажется это странным? Ведь если бы Хантер не занимался производством систем наведения, эти «ВП» не были бы «ВП». Я вижу, ты не понимаешь космического значения всего этого.

Джоанна посмотрела на меня с недоумением и покачала головой.»

— Понимаешь, Конрад и его партнёры хотят договориться о поставке продуктов и подарков этим же военнопленным. Неужели тебе не кажется это странным, даже несколько абсурдным.