Сорок лет Чанчжоэ

Уже через мгновение площадь опустела.

– Я уезжаю, – сказал губернатор митрополиту.

– Куда?

– Куда-нибудь в среднюю полосу. Стану просто помещиком. Денег хватит.

– А я отбываю в Ватикан за новым назначением.

Еще много мест на земле существует, где язычество господствует.

– Кстати, – поинтересовался губернатор, – вам чан не нужен?

– К чему он мне?

– Ну тогда, с вашего позволения, я себе его возьму.

Знаете, очень удобно для варки варений.

– Да ради Бога.

– Поможете донести?

– Нет. Я в другую сторону.

– Тогда ладно. Как-нибудь сам…

Толпа стремительно направлялась к – климовскому" полю. В ее слаженном беге было что-то от первобытного племени, загоняющего стадо мамонтов.

По пути к куриному производству погромщики давили и топтали диких кур, проходясь коваными сапогами по их кладкам. Во все стороны брызгал яичный желток, напоминая выплеснувшиеся с небес лучи солнца, кружилось разноцветное перо и стоял над городом истошный, надрывный птичий крик.

– Ах ты, Господи, что происходит! – всплеснула руками Вера Дмитриевна, глядя из окна на пробегающую толпу. – Куриный погром!.. Лизочка! Лизочка!.. Пойди погляди скорее! Наконец-то они решились!

Лизочка и так все прекрасно видела, сидя на подоконнике в своей комнате. Рядом с кроватью стояли чемоданы и тюки с вещами, собранные по настоянию г-на Туманяна.

Несмотря на поспешный отъезд, Лизочка Мирова была счастлива. Накануне скотопромышленник сделал ей предложение, и она, не раздумывая, согласилась. Ее воображение волновал отъезд в столицу, в которой она никогда не бывала, но о которой ей столько грезилось еще в девичьих снах.

– Ах! – сказала Лизочка. – Да пропади эта дыра пропадом!

* * *

– Ну вот и началось, – прошептал доктор Струве, заслышав народный вопль. – Вот и конец наступает.

Он оглядел свою уютную лабораторию и чуть было не заплакал о том, что все это придется оставить. И дом, и практика – все коту под хвост.

– А ведь я был почти первым жителем города! – вдруг вспомнил эскулап, но подавив волевым усилием сантименты, сложил в саквояж врачебный инвентарь.

– Господи, что там?! – Отец Гаврон напряг зрение. – Люди, что ли, бегут? – Монах перекрестился. – Никак, громить производство собираются!

Он ничуть не испугался, а откупорил бутыль с формолыо и сделал из нее глоточек. Потом взял свой – фоккель-бохер" и передернул затвор.

Наконец толпа достигла – климовского" поля, окружив его плотным кольцом. Самое большое гнездо заразы от народа отделяла бетонная стена высотой в два человеческих роста. Единственный вход – ворота, обшитые листовым железом, были накрепко заперты изнутри.

Народ шумно и злобно дышал, встретив неожиданное препятствие. Слышалась матерная брань.

Отец Гаврон свесился с наблюдательной вышки.

– Эй, вы чего там?

Народ задрал головы.

– А ты чего? – спросил плюгавый мужичонка. При этом с него свалилась кепка и измазалась в курином помете.

– Я ничего, – ответил монах. – Я сторожу.

– А ну слезай! – рассердился предводитель, брезгливо разглядывая кепку.

– Открывай ворота! – закричала баба. – Сейчас такое начнется!..

– Слушайте-ка меня внимательно! – миролюбиво начал отец Гаврон. – Ворота я вам не открою. Да и вам пробовать не советую! – Он приподнял ружье и уложил его на перекладину, так что ствол смотрел прямо в гущу толпы. – Лучше охолодите-ка свой ныл и ступайте по домам. Правда, лучше будет.

– Да ты чего, против народа!!! – взвизгнула баба. – Да мы тебя, сука в рясе!!!

Предводитель кивнул нескольким молодцам, которые тут нее отправились на поиски бревна, чтобы соорудить из него таран и взять производство приступом.

– Не хочешь по-доброму открывать, – сказал мужичонка наверх, – мы силой возьмем. А только тебе от этого плохо будет!

– А нечего меня пугать, – ответствовал монах. – Я одного Бога боюсь. А тобой, прыщ гнилой, только комаров пугать!

Лицо предводителя набрякло кровью, от возмущенья он потерял дар речи и лишь погрозил наверх костлявым кулачком.

– Да ты что, монах! – заголосила баба. – Ты что же, не знаешь, сколько мы от этих кур натерпелись?!

– Да-да! – поддержали в народе.

– Все пострадали! – продолжала баба. – Мужа моего во время нашествия куры разодрали на кусочки! Вдова я по милости этих тварей!

Неожиданно под сердцем отца Гаврона екнуло.

– Как звать тебя? – осипшим голосом спросил он.

– А тебе что ?!

– Да так просто…

– Евдокия. Евдокия Андревна от рождения, – ответила баба удивленно.

– Вот как бывает, – проговорил отец Гаврон. – А меня не помнишь?

– Да нет вроде. Или плохо вижу снизу…

– Андреем меня звали в миру. Андреем Степлером. Не помнишь?

– Андрюшка?! – изумилась баба.

– А я все-таки синие яблоки произвел. Только ты не дождалась, замуж вышла! А я мужа твоего отпевал.

– Помнишь?

В этот момент подоспели молодцы, притащившие огромное бревно.

– Последний раз спрашиваю! – обратился к монаху мужичонка. – Откроешь ворота?

– Не открою, – ответил отец Гаврон. – Не рви глотку понапрасну!

– Прости меня, Андрей! – крикнула баба снизу.

– Да чего уж там, – махнул рукой монах.

– Не сложилось у нас с тобой!..

– Всяко бывает.

Их разговор перекрыл глухой звук бьющего о металл дерева.