Сорок лет одиночества (записки военной переводчицы)

На свидание в конце прошлого месяца и в начале января к Шираху приезжал его старший сын Клаус. Клаус недавно женился, о чем поспешил лично сообщить отцу. 2 января кроме свидания была еще цензура. Снова уничтожили массу открыток и поздравлений с Новым годом (я тогда положила начало своей коллекции почтовых марок). Гессу пришла открытка с новогодними поздравлениями и пожеланиями скорейшего освобождения от “товарищей” по немецкой имперской партии. При этом, разумеется, никаких адресов, никаких фамилий. Эти послания отражали ситуацию, которая сложилась за стенами Шпандау. По всей Западной Германии и Западному Берлину прокатилась волна неофашистских выступлений. На стенах зданий появлялись фашистские и антисемитские лозунги, были провокации. Не осталась без внимания и тюрьма. Старший английский надзиратель, опередив цензоров, выхватил одну поздравительную открытку и передал своему директору, который на очередном заседании предложил предоставить ее в распоряжение спецслужб. Наш директор возразил, сказал, что она не представляет особого интереса и ее надо отдать цензорам. На этом и порешили.

В этот же день, 7 января, состоялось свидание Шпеера со своим сыном Альбертом. Альберт принес три фотографии своей невесты Моники и передал их мне. Я их взяла, пообещав в субботу во время цензуры отдать заключенному. Но в субботу я опоздала на цензуру на целых три часа — мы попали в автоаварию (англичане провели цензуру без нас, в связи с чем мы позже заявили им протест. Протест был принят.). Авария была незначительной, никто серьезно не пострадал. По пути в Шпандау при выезде на Бисмаркштрассе в нашу старушку “Победу” на скорости врезался новенький “Опель”. К счастью, угодил в багажник. “Победа” машина прочная, но удар был неожиданным. Я упала с сиденья, однако отделалась легким испугом и ссадиной на ноге. Как “западная” женщина, я всегда езжу не рядом с водителем, а на заднем сиденьи. Тем не менее мы задержались на месте происшествия почти на два часа: сначала ждали западно-берлинскую полицию, затем — английскую, а потом уже своих. Как, наверное, и везде в мире, нас окружила толпа зевак. И здесь произошел эпизод, на котором хочу остановиться. К нам подошел немолодой солидный мужчина и предложил, если надо, позвонить из его магазинчика. Я позвонила в нашу комендатуру, а потом разговорилась с хозяином. Он был в плену в России во время войны, к нему там хорошо относились. “Я был у вас плен, я был бовар”, — заговорил он на ломаном русском. Я поняла, что на фронте он был поваром.

Между прочим, нам, представителям СССР, часто приходилось наблюдать такое благожелательное отношение со стороны немцев, особенно людей военного поколения. Они охотно вступали в разговор с советскими людьми, с офицерами, оказывая нам знаки внимания и уважения. Не скрывали, что воевали в России, но, как правило, почти все оказывались “поварами”. Я помню только одного немца — бывшего летчика, работавшего на аэродроме Шенефельд, который, не скрывая, рассказывал, как он в первые дни войны бомбил Киев, Минск, Могилев. Как был сбит и пленен. Большинство немцев, вспоминая плен, по-хорошему отзывались о русских, которые, несмотря на трудности и лишения, делились с ними, чем могли, не унижали их. Языковые познания собеседников были весьма специфичными. Демонстрируя в разговоре свой словарный запас, они закатывали глаза и перечисляли сохранившиеся в их памяти слова: “давай-давай, бабка, яйки, сало”. Однажды у Олимпийского стадиона в Западном Берлине к нам обратился на русском языке средних лет немец: “Нет ли у вас лишнего билетика, елки-палки? Мне очень хотелось посмотреть игру, но я не смог достать билет, елки-палки!”

6 февраля у моей мамы день рождения. Ей исполняется ровно 50 лет. Накануне я перевела в Москву на имя директора Елисеевского гастронома деньги с просьбой доставить 6 февраля к праздничному столу по адресу моих родителей цветы, фрукты, шампанское. В этот день обязательно приедет мамина сестра из Одессы — они близнецы. И вот, как потом рассказывала мама, вечером, когда собрались гости, звонок в дверь. На пороге две милые девушки, в руках у них огромный торт в виде детской коляски, а в ней две маленькие куколки из постного сахара (мама их сохранила и нам показывала, когда мы приехали в отпуск). Цветы, фрукты, шампанское! И все это от дочери и зятя из Берлина!

До самого лета я не открывала свои записки. Было не до них. 1 июля мы с мужем вернулись из отпуска и сразу же включились в активную работу. Москва, дом, море, Сочи, золотистый пляж, яркое солнце и безмятежная жизнь — все это позади. Сегодня — смена караула. Наш месяц. Мы сменили французов. Работы очень много, я устаю, да и лень играет не последнюю роль.

Пошли сплошные приемы: у японцев, индийцев, чехов, поляков… У всех в Западном Берлине свои миссии. Совещание политсоветников — мне пришлось переводить на французский. С французской стороны переводил их переводчик, господин Сиригос. Интересно, кто он по национальности? Говорит, что грек. Великолепно знает русский и французский.