Сорок одна хлопушка

Мы подняли замёрзшие листы картона в кузов, привязали со всех сторон, и на этом погрузка закончилась. Сегодня цель нашей поездки – уездный центр. Туда мы ездили раз в три-пять дней, и всякий раз это причиняло мне страдания. Столько там вкусностей, я за двадцать ли чувствовал разносившиеся ароматы не только мяса, но и рыбы, но ни то ни другое было не про мою честь. Наш рацион мать приготовила уже давно: пара холодных булочек и горка солёных овощей. Если удавалось сбыть утиль по хорошей цене, преодолев все ухищрения и очковтирательства (тогда скупавшие утиль компании по производству местной продукции тоже становились всё опытнее, опасались, что их одурачат поставщики утиля из разных мест), то настроение у неё было прекрасным, и я мог получить в награду свиной хвостик. Мы устраивались на корточках за воротами компании, где не было ветра – а летом в тени дерева, и, вдыхая десятки самых различных ароматов, доносившихся с боковой улочки, жевали свои холодные пирожки с овощами. Эта улочка была мясная, обжорная, там под открытым небом стояли с десяток больших котлов, где готовили свиные, бараньи, говяжьи, ослиные, собачьи головы, свиные, бараньи, говяжьи, ослиные, верблюжьи ножки, свиную, баранью, говяжью, ослиную, собачью печень, свиное, баранье, говяжье, ослиное, собачье сердце, свиные, бараньи, говяжьи, ослиные, собачьи желудки, свиной, бараний, говяжий, ослиный, собачий ливер, свиные, бараньи, говяжьи, ослиные, собачьи лёгкие, свиные, бараньи, ослиные, верблюжьи хвосты. А ещё там жарили кур, гусей, варили уток в маринаде, варили в рассоле кроликов, жарили голубей, готовили воробьёв во фритюре… На кухонных досках было разложено пышущее жаром мясо во всём многообразии. Одни вооружённые сверкающими ножами продавцы резали эту вкуснятину на ломтики, другие нарезали мясо кусками. Лица у всех багровые, маслянистые, выглядели они на ять. Пальцы у одних толстые, у других тонкие, короткие и длинные, но все благословенные. Они могут поглаживать, как хотят, это мясо, они всё в жире от него, от них пахнет им. Превратиться бы в пальцы этих продавцов, вот было бы счастье! Но я в эти благословенные пальцы не превращаюсь. Несколько раз в голову приходит мысль протянуть руку, стащить кусок мяса и запихнуть в рот, но меня всякий раз останавливает большой нож в руках продавцов. Я грызу под ледяным ветром чёрствый стылый пирожок, и слёзы текут из глаз. Когда мать жалует мне свиной хвостик, чувства отчасти изменяются к лучшему, но много ли на хвостике мяса? Раз-два, и сгрыз всё начисто. Даже маленькие косточки пережёвываю и проглатываю. От хвостика алчущий мяса червь в желудке ещё больше возбуждается. Я не в силах отвести взгляд от всего этого мяса, которое переливается всеми цветами радуги и щекочет ноздри ароматами, и беспрестанно текут и текут слёзы.

– Что ты всё плачешь, сынок? – спрашивает мать.

– Мам, я о папе думаю, – отвечаю я. Она тут же меняется в лице. И, задумавшись, печально усмехается:

– Ты, сын, не об отце думаешь, а о мясе. Думаешь, сможешь обмануть меня, мелочная твоя душонка? Но вот сейчас я удовлетворить твои желания не могу. Человеческое чрево ублажить дорогими яствами легче лёгкого, но сразу хлопот не оберёшься. С древних времени немало героев, ублажая желудок, утратили решимость стать человеком, погубили собственные великие начинания. Не плачь, сынок, я обещаю, и в твоей жизни настанет время, когда ты сможешь наедаться мясом от пуза, а сейчас надо потерпеть, пока мы не построим дом, купим грузовик, найдём тебе жену, пусть твой ублюдочный папаша посмотрит, я тебе целого быка зажарю, чтобы ты забрался в него и выедал изнутри!

– Мам, не надо мне дома, не надо грузовика, а тем более жены, я хочу лишь сейчас наесться мяса от пуза!

Мать строго посмотрела на меня:

– А мне, думаешь, поесть как следует не хочется, сынок? Я тоже человек, так и хочется целую свинью проглотить! Но человеческая жизнь – борьба, вот я и хочу показать твоему отцу, что без него мы заживём ещё лучше, чем с ним!

– Да я лучше буду с отцом скитаться и милостыню просить, чем жить с тобой такой жизнью.

Мои слова страшно огорчили её, и она заплакала:

– Я стараюсь жить скромно и умеренно, чтобы отомстить за причинённое нам зло, и ради кого всё это? Да ради тебя, ублюдок мелкий! – А потом стала честить отца: – Эх, Ло Тун, Ло Тун, подонок ты, елдой чёрного мула деланный, всю жизнь с тобой загубила… Я ведь тоже была бы хороша, коли сладко ела бы да пила, было бы всего вдоволь, то и глаза бы блестели, и ни в чём бы не уступала этой шлюхе!

– Ты, мама, совершенно верно говоришь, – сказал я, растроганный жалобами матери, – начни ты есть мясо от пуза, то, бьюсь об заклад, не пройдёт и месяца, как ты превратишься в богиню, гораздо красивее Дикой Мулихи, тогда отец бросит её и мигом вернётся к тебе как на крыльях.

Мать подняла на меня полные слёз глаза:

– Сяотун, скажи, я правда красивее Дикой Мулихи?

– Конечно, красивее! – заверил её я.

Мать спросила: