Сорок пять

Анри печально вздохнул. У него мелькнула мысль снова броситься в пучину и умереть на глазах у возлюбленной. Но необоримое чувство приковывало его к жизни, пока он видел эту женщину. Ведь он так долго и так тщетно жаждал ее присутствия.

Он вытащил лодку на берег и, бледный как смерть, уселся неподалеку от Реми и незнакомки. С его одежды струилась вода, но он страдал больше, чем если бы истекал кровью.

Они избегли непосредственной опасности – наводнения: как бы высоко ни поднялась вода, верхушку холма она залить не могла. Теперь они могли созерцать бушующую вокруг них стихию: только божий гнев грознее ее ярости. Анри не отрывал взгляда от катившихся мимо него волн, уносивших трупы французских солдат, их оружие, лошадей.

Реми ощущал сильную боль в плече: какое-то бревно ударило его в ту минуту, когда лошадь под ним погрузилась в пучину.

Спутница его была невредима и страдала только от холода. Анри отвратил от нее все бедствия, какие в силах был отвратить. Молодая женщина первая встала на ноги и сообщила своим спутникам, что на западе сквозь туман поблескивают огни.

Можно было не сомневаться в том, что огни эти горели на какой-то недоступной наводнению возвышенности. Насколько можно было судить в холодных сумерках утра, огни эти горели на расстоянии одного лье от путников.

Реми прошел по гребню холма в направлении огней и, вернувшись, сообщил, что, по его предположению, шагах в тысяче от места, где они сделали привал, начинается нечто вроде насыпи, прямиком ведущей к этим огням.

О насыпи или, во всяком случае, о дороге Реми подумал потому, что он увидел двойной ряд деревьев, прямой и ровный. Анри тоже высказал свои соображения, вполне совпадающие с догадками Реми. Однако в тех условиях, в каких они находились, ничего нельзя было утверждать с достоверностью.

Стремительный бег вод, низвергавшихся по наклону равнины, заставил путников сделать большой крюк влево. К этому добавился беспорядочный бег их коней, так что теперь они никак не могли определить, где находятся.

Правда, наступил день, но небо было облачным, клубился туман; в ясную погоду они увидели бы колокольню Мехельна, ибо от него их отделяли каких-нибудь два лье.

– Ну как, господин граф, – спросил Реми, – что вы думаете об этих огнях?

– Вы, по-видимому, полагаете, что они сулят нам радушный прием. Я же усматриваю в них угрозу, их, по-моему, следует остерегаться.

– Почему?

– Реми, – сказал Анри, понижая голос, – поглядите на все эти трупы, плывущие мимо нас: это сплошь французы, ни одного фламандца. Фламандцы открыли плотины, чтобы уничтожить либо остатки французской армии, если она была разбита, либо плоды ее торжества, если она победила. Какие у нас основания считать, что огни зажжены друзьями, а не врагами и что они не просто хитрость для привлечения беглецов?

– Однако, – возразил Реми, – мы не можем оставаться здесь: голод и холод убьют мою госпожу.

– Вы правы, – ответил Анри, – оставайтесь с ней, а я доберусь до насыпи и вернусь сказать вам, что я там нашел.

– Нет, сударь, – сказала дама, – вы не пойдете один навстречу опасности: вместе мы спаслись, вместе и умрем. Дайте мне руку, Реми. Я готова.

В каждом слове этой странной женщины звучала властность, противоборствовать которой было немыслимо. Анри молча поклонился и первым двинулся в путь.

Наводнение несколько стихло. Насыпь, доходившая почти до холма, образовывала нечто вроде бухточки, где вода казалась стоячей. Трое путников сели в лодку и снова поплыли среди обломков и трупов. Через четверть часа они причалили к насыпи.

Они привязали лодку к дереву и, пройдя по насыпи около часа, добрались до фламандского поселка, посреди которого на площадке, обсаженной липами, под сенью французского знамени, вокруг ярко пылавшего костра, расположились две-три сотни солдат.

Внезапно часовой, стоявший шагах в ста от бивака, раздул фитиль своего мушкета и крикнул:

– Кто идет?

– Франция, – ответил дю Бушаж. – Теперь, сударыня, вы спасены, – прибавил он, обращаясь к незнакомке. – Я узнаю штандарт Онисского дворянского корпуса, в котором у меня есть друзья.

Услыхав возглас часового и ответ графа, навстречу прибывшим бросилось несколько офицеров. Скитальцев, появившихся на биваке, приняли вдвойне радушно: во-первых, потому, что они уцелели среди неописуемых бедствий, во-вторых, потому, что оказались соотечественниками.

Анри назвал себя и своего брата и рассказал, каким чудесным образом они спаслись от гибели, казалось, неминуемой.

Реми и его госпожа молча уселись в сторонке. Анри подошел к ним и пригласил расположиться поближе к огню.

Оба были еще совершенно мокрые.

– Сударыня, – сказал Анри, – к вам здесь будут относиться так же почтительно, как в вашем собственном доме. Я позволил себе сказать, что вы моя родственница, соблаговолите простить меня.

Если бы Анри заметил взгляд, которым обменялись Реми и Диана, он счел бы себя вознагражденным за свое мужество и деликатность.