Сорок пять. Часть вторая, третья

– Признаюсь, государь, я далеко не столь проницателен, как вы думаете.

– Конечно, все желание брата моего Генриха состоит в том, чтобы я развелся с женой.

– Но зачем? Прошу вас, объясните это мне, государь. Черт возьми! Не думал я попасть в школу к такому учителю.

– Ты знаешь, что мне забыли выплатить приданое моей жены, любезный Шико?

– Нет, не знал, государь, только предполагал.

– И что это приданое заключается в трехстах тысячах золотых экю?

– Хорош кусочек!

– И нескольких городах, среди которых – Кагор.

– Славный городок!

– Я же требовал не триста тысяч экю, – как я ни беден, но не считаю себя беднее французского короля, – а Кагор.

– А, вы требовали Кагор, государь? На вашем месте я сделал бы то же самое.

– И вот потому, – продолжал Беарнец со своей тонкой улыбкой, – вот потому-то… Понимаешь теперь?

– Нет, черт меня побери!

– Вот потому-то и хотят поссорить меня с женой, чтобы я развелся с ней. Понимаешь, нет жены – нет и приданого, следовательно, нет трехсот тысяч золотых экю, нет городов и, главное, нет Кагора. Новый способ нарушить свое слово, а брат мой Валуа – большой искусник на подобные штуки.

– Так вам, государь, очень хочется иметь эту крепость?

– Без всякого сомнения, потому что, в конце концов, что такое мое Беарнское королевство? Бедное княжество, обрезанное жадностью моего шурина и королевы-матери до такой степени, что титул короля, связанный с ним, – смешной титул.

– Да, тогда как, присоединив к этому княжеству Кагор…

– Кагор был бы моей защитой, порукой безопасности исповедующих мою религию.

– Ну, государь, придется по Кагору носить траур, потому что, поссоритесь вы или нет с королевой Маргаритой, король Франции не отдаст вам его никогда, если вы сами его не возьмете…

– О, – воскликнул Генрих, – я бы взял его, если бы он не был так укреплен, а я не боялся бы так войны!

– Кагор неприступен, государь, – повторил Шико.

Генрих водрузил на своем лице маску непроницаемой наивности.

– О, неприступен, неприступен! Если б еще у меня была армия… которой, впрочем, нет.

– Выслушайте, государь! – попросил Шико. – Мы здесь не для того, чтобы говорить друг другу нежности. Между гасконцами, вы знаете, принята откровенность. Чтобы взять Кагор, комендант которого де Везен, надо быть Ганнибалом или Цезарем, а ваше величество…

– Ну, что мое величество?.. – прервал Генрих со своей насмешливой улыбкой.

– Ваше величество, вы сами сказали, что вы не любите воевать.

Генрих вздрогнул, искра пламени сверкнула в его задумчивых глазах. Но, подавив тотчас этот невольный порыв и поглаживая загорелой рукой черную жесткую бороду, он согласился:

– Действительно, я никогда не вынимал шпаги. Никогда и не выну – я соломенный король и человек мирный. Однако, Шико, я люблю упражняться и разговаривать о воинских делах – это уже в крови: святой Людовик[6], мой предок, имел это счастье. Он, воспитанный в благочестии и кротости, делался при случае отличным метателем копья, превосходно дрался на шпагах. Поговорим, если хочешь, Шико, о господине де Везене, об этом Ганнибале, Цезаре.

– Простите меня, государь, если я не только оскорбил вас, но и встревожил. Я сказал о де Везене, чтобы потушить последнюю искру пламени, которую юность и незнание дел могли зажечь в вашем сердце. Кагор защищен и охраняем так потому, что он – ключ от всего юга.

– Увы, – Генрих вздохнул еще горше, – это мне слишком хорошо известно!

– Это, – продолжал Шико, – богатая земля, обеспечивающая безопасность населения. Иметь Кагор – значит иметь житницы, всякие запасы, деньги, дома и связи. Владеть Кагором – значит иметь все это на своей стороне. Не владеть Кагором – значит иметь все это против себя.

– О! Помилуй бог! – пробормотал король Наваррский. – Поэтому мне так хочется владеть Кагором, поэтому я и просил покойную матушку сделать его условием sine gua non[7] – вот я и заговорил, кажется, по-латыни. Кагор – приданое моей жены. Мне его обещали и должны отдать.

– Государь, быть должным – и платить…

– Ты прав: два дела разных, мой друг. Так что, по твоему мнению, мне его не отдадут?

– Я опасаюсь этого.

– Черт возьми!

– И если говорить откровенно…

– Ну, Шико!

– Они будут правы, государь.

– «Будут правы»! Почему же?

– Потому, что вы не сумели заставить их заплатить приданое прежде.

– Несчастный! – Генрих улыбнулся с горечью. – Ты забыл о набате колокольни Сен-Жермен л’Оксерруа! Мне кажется, что жених, которого хотят зарезать в ночь его свадьбы, больше будет думать о своей жизни, чем о приданом жены.

– Так, – произнес Шико. – Но после?

– После?

– Да, после мы имели мир, кажется. Ну и надо было пользоваться этим миром. Надо было вместо любовных интриг вести политические. Не так занимательно, я знаю, но более полезно. Я говорю это, государь, право, столько же для вас, сколько для моего короля. Если бы Генрих Французский имел в Генрихе Наваррском верного союзника, то, предположив, что католики и протестанты соединились одним политическим интересом, оставив борьбу за интересы религиозные на будущее время, – католики и протестанты, то есть два Генриха, заставили бы трепетать весь род человеческий.