Сорок правил любви

Я поглядел вдаль. Город был жемчужно-серый, как обычно в это время года. Сухие листья кружились вокруг наших ног. Дервиш смотрел на меня с интересом, и в свете заходящего солнца мне на секунду почудилось, что я вижу медовую его ауру.

Он вежливо поклонился мне. И я тоже поклонился ему. Не знаю, как долго мы простояли друг против друга. Небо обрело фиолетовый цвет. В конце концов толпа, наблюдая за нами, забеспокоилась. Мои сограждане еще никогда не видели, чтобы я кланялся кому-нибудь, и то, что я поклонился простому странствующему суфию, возмутило довольно многих, включая моих ближайших друзей.

По-видимому, дервиш уловил напряжение в воздухе.

— Наверное, мне пора уйти и оставить тебя твоим поклонникам, — произнес он бархатным голосом и почти шепотом.

— Подожди, — попросил я. — Не уходи, пожалуйста. Останься!

Задумчивое выражение промелькнуло на его лице, он сморщил губы, словно хотел сказать кое-что еще, но, по-видимому, не мог или не должен был. И в эту минуту я откуда-то услышал вопрос, который он не задал мне: «А как насчет тебя, великий проповедник? Велика ли твоя чаша?»

Больше сказать было нечего. У нас не было слов. Я сделал шаг навстречу дервишу, потом подошел к нему настолько близко, что увидел золотые крапинки в его черных глазах. Неожиданно меня охватило странное чувство: показалось, я уже не в первый раз переживаю эти мгновения. Не то, что не в первый, но даже и не в десятый. Я стал вспоминать. Высокий худой мужчина с закрытым лицом, с горячими пальцами. И я понял. Дервиш, который стоял передо мной, был тем самым человеком, которого я видел в своих снах.

И я понял, что нашел нужного мне человека. Однако вместо того, чтобы возликовать от счастья, я содрогнулся от страха.

Элла

8 июня 2008 года, Нортгемптон

Элла пришла к выводу, что ее все удивляет в переписке с Азизом — и в первую очередь сам факт переписки. Они были людьми разными во всех отношениях, и столь частый обмен посланиями был странен.

Азиз был как пазл, который она постепенно заполняла кусочек за кусочком. С каждым новым посланием очередной кусочек занимал свое место. Она еще не видела полную картину, однако уже открыла несколько важных вещей в этом незнакомом человеке, с которым почему-то переписывалась практически каждый день.

Из его блога ей стало известно, что Азиз был профессиональным фотографом и страстным путешественником, считающим, что забираться в самые отдаленные уголки земли так же естественно, как отправиться на прогулку в соседний парк. Беспокойный кочевник по натуре, он везде был как дома — в Сибири, в Шанхае, в Калькутте, в Касабланке. Путешествуя с одним лишь рюкзаком за плечами и тростниковой флейтой, он заводил друзей в таких местах, которые Элла с трудом находила на карте. Строгие пограничники, правительства, отказывающие в визе, экзотические паразиты, несъедобная пища, грабители — ничто не могло удержать Азиза от путешествий во все стороны света.

Элла воображала Азиза неким неуправляемым водопадом. Если она боялась сделать шаг, он устраивал взрыв. Если она медлила и не решалась на что-то, то он сначала действовал, а потом уже расстраивался, если вообще расстраивался когда-нибудь. Азиз был по-настоящему живым, правда слишком идеалистичным и страстным.

Элла считала себя либеральной демократкой, иудейкой, хотя и не посещающей синагогу, и убежденной вегетарианкой. Она делила все важные жизненные моменты на категории, устраивая свой внутренний мир так же, как свой дом, — тщательно и аккуратно.

Хотя Элла, вне всяких сомнений, была атеисткой, ей нравилось время от времени отправлять религиозные ритуалы. Впрочем, она считала, что главная проблема как сегодняшнего мира, так и прежнего, в религии, в предпочтении одной религии другой. Фанатизм был ей отвратителен, однако в глубине души она считала, что исламские фанатики хуже всех остальных.

С другой стороны, Азиз явно был высоко духовным и очевидно религиозным человеком. В 1970-х годах он выбрал ислам, в шутку признавшись, что сделал это «после Карима Абдуллы-Джаббара [18]и прежде Кэта Стивенса [19]». Однако это не мешало ему общаться с людьми из разных стран, исповедующих разные религии, и всех объявлять «своими братьями и сестрами в Боге».

Убежденный пацифист с ярко выраженными гуманистическими взглядами, Азиз верил в то, что различие религий, в сущности, лишь «лингвистическая проблема». Язык, считал Азиз, больше скрывает, нежели открывает Истину, и в результате люди не понимают друг друга. В этом мире, пронизанном непониманием, нельзя быть уверенным ни в одном собеседнике, поскольку вполне может оказаться так, что даже самые твердые убеждения зиждятся на простом непонимании.