Сорок третий

Лубан пришел в расстегнутом ватнике, круглое, смуглое лицо с нависшими дугами бровей насуплено. В акуленка с любопытством приглядывается к недавнему заместителю бургомистра.

- Железнодорожное хозяйство знаете? - спрашивает он у Лубана.

- В основном знаю.

- Эшелон классно сбросили. Как удалось?

- Место выбрал. Спуск на закруглении.

Вакуленка, задумчиво опустив голову, с минуту прохаживается из угла в угол. Неожиданно останавливается, берет Лубана за лацкан:

- Вот что, друг, скажи такую штуку. Можно ли, взорвав эшелон, за один день растащить версты две рельсов? Сам понимаешь, для чего.

Лубан думает недолго.

- Можно. Нужны люди, кони, веревки. Гаечные ключи, лапы.

- Много.

- В километре на одной колее сто рельсов. На двух километрах при двух колеях - четыреста. Можно стаскивать блоками. Человек двести надо.

- Ну, а чтоб двадцать километров растащить?

Лубан усмехается:

- В десять раз больше людей и коней.

- Нацелимся на двадцать. Тебе вот какое задание. Выделим людей, научишь, как и что делать. Если не найдем ключей, будем толом рвать рельсы. Понял?

Эх, и ясная погодка стоит нынче на Полесье! Круглые шары лозняков, веселые светлые березняки, бесконечные просторы раскинутых по желтоплесам, по болотным буграм сосновых лесов просто купаются в море солнечного света и тепла. Как раз в пору, к урожаю, ливнули щедрые дожди, все вокруг цветет, бушует, рвет землю.

На земле - май сорок третьего года. На фронте - затишье. На Литвиновщине, Домачевщине, в других местах, которые контролируются партизанами, - большое людское движение.

И в былые времена жители здешних лесных, болотных деревень ездили на ярмарки в Домачево, Горбыли, Батьковичи. В воскресные дни, в престольные праздники валили в ближайшие села - в церковь. Число многоголосых людских собраний намного увеличилось после революции, особенно в коллективизацию. Большие толпы заполняли в день Первомая, в Октябрьские праздники сельсоветские площади. Колхозники с песнями, красными флагами делали первый выезд в поле, везли в район хлебопоставки.

В тридцать восьмом году началась осушка Литвиновичских болот. Тысячи людей по пояс в воде прокладывали магистральные каналы, коллекторы. Ночевали на островах, варили в больших черных котлах кашу - дома не бывали по неделям.

Перед самой войной на Литвиновичских торфяниках сеяли рожь, ячмень, сажали картошку.

Удивительные, озаренные дыханием великих перемен времена!..

Но, может, даже в мирные, безоблачные годы не видел здешний лесной край такого многолюдья, человеческой сплоченности, единения, как в этот май. Неделю носится на взмыленном черном жеребце Вакуленка по деревням, не слезая с коня, хрипло кричит:

- Слушайте меня, люди! Надо уничтожить железную дорогу. По ней ездят фашисты, а вражеская техника для нас теперь смерть. Вспомните, какие села сгорели в огне первыми? Вербичи, Хомяки, Сковородники в прошлом году, Чапличи, Алексеевичи, Кочаны - в этом году. Те, что лежат при железной дороге. Если хотите жить - помогайте...

У Вукаленки будто крылья выросли. В диагоналевой гимнастерке, крест-накрест перепоясанной ремнями, синих кавалерийских галифе, начищенных до блеска хромовых сапогах, с прядями черных непокорных волос, выбивающихся из-под красноармейской шапки со звездой, он напоминает виденного до войны в кино, чем-то уже знакомого командира гражданской войны, что мчится в атаку впереди полка.

Вакуленку знают - слушают внимательно. Молодые женщины поглядывают ласково, да и девчата улыбаются.

Начали рвать рельсы партизаны.

От Горохович до следующей станции Хлуды возле дороги большого леса нет - так, гривки рощиц, кустарники, молодые, раскиданные по сыпучим пескам посадки сосняка. Это с правой стороны. А с левой вообще только кое-где мелькает среди поля одинокое старое дерево да расстилаются в лощинках-болотцах лозовые заросли.

Охранники на железной дороге, почуяв опасность, поджали хвост. Днем еще прошагает по насыпи старый, туго перетянутый немец в паре с полицаем, а ночью сидят в будках, носа не высовывают. Правда, и эшелоны по этой лишенной прямого военного значения дороге идут не густо. За день три-четыре из Горбылей на Жлобин да столько же назад. Замечено, однако, что почти к каждому товарному составу прицепляется один, а то и два пассажирских вагона, в которых едут немецкие солдаты и офицеры. Кто они, почему тут разъезжают? Может, отпускники, может, из тыловой службы...

Стокилограммовую фугасную бомбу Лубан с помощниками заложили под рельсы ночью, шнур вывели в кусты. Тут, в кустах, сборная группа с десятью ручными пулеметами, собранными в кулак из трех отрядов. Место выгодное спуск на закруглении, насыпь высокая, крутая.

Порожняк, который утром прогрохотал из Горохович на Хлуды, пропустили. Еще два, груженные лесом, прошли по соседней колее из Жлобина.