Сорок третий

- Варвары, варвары! - захлебываясь и посинев от злобы, кричит он. Ну, пускай партизаны сбросили десять, двадцать поездов. Пускай убили сорок, пятьдесят немцев. Немцам же только дай зацепку. А сколько потеряло население? Сто гибнет за одного. Весь народ готовы бросить в огонь, чтобы только оправдать свой лозунг: "Смерть немецким оккупантам!" Не любят они людей, не берегут. Кто-то там наверху придумал лозунг, а для них - закон. Партизаны и до местечка доберутся, вот увидите. Они ненавидят нас за то, что спим в хатах, имеем еду, одежду. Все должны прятаться в лесу, как звери.

Неожиданно Крамер стихает. Согнувшись, по-стариковски шаркает по полу подошвами, возвращается в кабинет. Закрывает за собой дверь.

Местечковцы понемногу вышмыгивают из комнаты. Остаются агроном Спыхальский, заведующий мельницами Федосик и Лагута. Выждав минут пятнадцать, они все вместе заходят к бургомистру. Крамер уныло склонился над столом, перед ним - графин с водой, налитый до половины стакан. При входе посетителей бургомистр смахивает со стола бумажки от порошков. Взгляд потух, от былого возбуждения не осталось и следа.

- Подал заявление об увольнении, - слабым голосом сообщает Крамер. Какой я теперь начальник, кто меня слушает? Сторож на кладбище. Но отговорили, даже пригрозили. Сам гебитскомиссар звонил.

Лагута не скрывает раздражения:

- А как мы, Август Эрнестович? О нас вы подумали? Если не забыли, то я своей должностью вам обязан. На черта мне был лесхоз? Работал бы просто лесничим. Думаю, другие то же самое скажут.

- Не горячитесь, Лагута. Ваша ноша - не моя. Вы за жизнь людей не отвечаете. Вы даже не знаете, что творится кругом.

- Что такое?

- Еще одно село сожгли. Буйки. Там, в лесу, о людях не думают. Мало им поездов, стали самолеты сбивать. Подстрелили один, а за это разбомбили село.

Лагута с облегчением вздыхает. Чудак этот Крамер. Сняв голову, по волосам не плачут. Просто разгулялись у бургомистра нервы. Надо его как-нибудь поддержать, а то еще наделает беды.

- На войне всегда так, - говорит он. - Не забивайте себе голову, Август Эрнестович. Ни вы, ни мы не виноваты. Вы держитесь за нас, а мы вам поможем. Население, я говорю о местечке, за вас горой. У кого хотите спросите. Нехай она сгорит, политика. Не надо никаких разговоров. Что будет, то будет. Вон слышно, советские самолеты Гомель бомбили. Ракеты навесили, бросали игрушки на город всю ночь. Так, думаете, там одних немцев побили! Хватило всем, и нашим и вашим. Однако же летчика за бомбежку не обвинят.

Крамер на глазах веселеет. Поднимается с кресла, потирая руки, ходит возле стола. Когда-то он уговаривал этих людей занимать должности, теперь - наоборот: уговаривают его.

III

Андреюк - мужчина расторопный, деятельный. Пользуется в местечке доброй славой, и все, кого болезнь принудила переступить больничный порог, стараются попасть к нему на прием. По оккупационным временам доктор живет неплохо. Имеет отдельный дом - стоит хоромина в глубине больничного двора под шатром старых, раскидистых берез. О хлебе тоже не надо особо ломать голову - клиенты с пустыми руками не приходят.

Проницательный глаз мог бы, однако, заметить, что благами жизни Андреюк не очень пользуется. В большом доме живет, как на вокзале. Покои пустые, мебели мало, нет даже обычных табуреток.

Мите квартира доктора нравится. Не много найдешь в местечке домов, где бы даже в знойные дни царила в комнатах прохлада, под ногами поскрипывали крашеные половицы, а для тайного разговора можно было найти укромный уголок.

С Андреюком Митя держит связь с зимы и успел много узнать о нем. При видимой решительности доктор немного пуглив. И еще склонен делать поспешные выводы. Меры предосторожности, которые он принимает, чрезмерны и даже смешны: его жена каждый день навещает жену бургомистра.

Однако бинты, медикаменты Андреюк добывает с завидной изобретательностью, сведений, касающихся местной жизни, у него хоть отбавляй, и, не выдержав, он иной раз сам их приносит Мите в лесхоз.

В больнице две изолированные палаты предназначены для немцев, немцами и обслуживаются. Бывает так, что больных солдат снимают с эшелона, направляют сюда, так как госпиталя в местечке нет.

- Гитлер готовит наступление, - в один из дней говорит Митя. Эшелонов стало больше. Только неизвестно, куда направляются. Как-нибудь у солдат пронюхать бы...

Андреюк загорелся этой мыслью. Дня через три он сам заглянул к Мите.

- Солдаты не знают. Но месяц назад один служил во Франции, другой - в Норвегии. Фамилии я записал.

- Что ж, хорошо и это.

Эшелоны летят как в пропасть. Сбоку на немецких вагонах прибиты проволочные сеточки, куда вкладывается бумага с адресом назначения. Но теперь бумажек нет. Дни тревожные, напряженные. Заполняя подолгу - вечером и ночью - графы железнодорожных сводок бесконечными цифрами, квадратами, прямоугольниками и треугольниками, Лобик осунулся, похудел.