Сорок третий

Хотя в Громах волость, но полиции там нет. На станции — только немецкая охрана. Это способствует подпольной работе, которой занимается Микола. Его походы в Малковичи, где живет тетка, всеми воспринимаются как должное. В большой, объемистой корзине он носит тетке соль, керосин, бруски зеленоватого мыла. От нее — картошку, жбаны с кислой капустой, яйца, сало. Солдаты так же, как Микола, ходят в Малковичи менять иголки и краску на харчи, поэтому на его походы смотрят сквозь пальцы.

Малковичи тоже частично сожжены. Западный край деревни, прилегающий к лесу, пустой и голый. Там только в последние дни возникла цепочка землянок, напоминающая издали нарытые кротами бугорки.

Мазуренка с Мишей Дудичем встретили Миколу в березняке. Поодаль, меж деревьев, мелькнула еще одна фигура, и в человеке, одетом в кожаную тужурку, он узнает Топоркова.

Миша стоит на посту, Микола с командиром десантников отходят от стежки, ложатся на землю. Капитан мельком пробегает глазами принесенные бумаги, хмурится. Спрашивает, однако, о другом:

— С бургомистром не клеится?

Месяц назад капитан посоветовал Миколе получить какое-нибудь задание от самого Крамера.

— Два раза был. Ничего не говорит. Он, видимо, в такие дела не вмешивается.

Мазуренка задумывается.

— Надо было б тебя как-нибудь укрепить. Только не знаю как. Может, сам подскажешь?

— Ничего со мной не сделается. Буду ходить.

— Ладно. Возьми немного денег. — Капитан дает Миколе завернутый в бумагу сверток. — Пей, гуляй, торгуй. Угощай всех сигаретами. А теперь слушай внимательно. Немцы скоро начнут наступление. Эшелоны, танки не просто так себе. Но общих сведений теперь мало. Нужны подробности. Какие танки, куда везут? — Бросьте на железную дорогу все силы. Там же у вас хлопцы по-немецки понимают. Может, что выудите. Только действуйте осторожно, не завалитесь. Провал теперь — хуже смерти. В Малковичи не ходи. Я тебе дупло покажу. Тайник. Можно даже два устроить. Туда будешь класть бумаги.

Около часа капитан водит Миколу по лесу, показывает тайники. На прощание приказывает:

— Сходи в Малковичи в последний раз. Там устроят маскарад. Не бойся, там наши люди.

Микола пошел. Перед двором тетки из огородов выскакивают трое вооруженных партизан. Хватают Миколу под руки.

— Ты чего шляешься, полицейская сволочь? — во все горло ревет огромный, с квадратными плечами силач. — Что тебе надо? Для немцев стараешься?

— Тетка тут живет. Соль несу…

— Мы покажем тебе тетку! На том свете увидишь!

Партизаны волокут Миколу во двор, к хлеву, сварят лицом к стенке, сами отскакивают.

Микола не на шутку перепуган. Его охватывает дрожь.

Неожиданно послышался незнакомый голос:

— Ладно, хлопцы. На первый раз хорошенько всыплем. Чтоб носа сюда не тыкал.

Миколу ведут в хату. Силач на этот раз скалит зубы:

— Ложись на лавку и кричи. Кричи как можно громче.

Микола ложится, на него кидают подушку, что есть силы лупят по ней шомполами. Гул такой — будто бобы молотят. Он кричит, вопит — сколько хватает мочи. Под окнами собираются бабы.

2

Из Кавенек, Дубровицы в местечковую больницу привезли раненых. Крестьянину, который наступил на мину, оторвало ногу, другого — ехал на телеге — так подкинуло, что, шмякнувшись на землю, повредил позвоночник. Есть случаи, когда подрываются кони, коровы. Партизаны ставят мины на большаках, проселочных дорогах.

У Крамера сидит Лагута, в общей комнате ждут приема еще несколько человек. Август Эрнестович вдруг выбегает из кабинета. Ошарашенный Лагута выходит вслед за ним.

Бургомистр возбужден — ни на кого не глядя, согнувшись, шагает из угла в угол. Посетители сидят на стульях, на подоконниках, некоторые стоят, прислонившись к стене.

— Варвары! — неожиданно взрывается Крамер. — Я говорю о лесных бандитах. До чего дошли — страшно подумать… Тех, кто хочет мирно жить, пихают на смерть. Вы понимаете, что значат мины в Кавеньках, в Дубровице? Бандиты мстят мирным деревням, которые немцы не сожгли. Нам с вами мстят. Мы — преступники. Нам можно отрывать руки, ноги, уничтожать, убивать…

Лагуте стало немного не по себе. Две недели назад, когда немцы сжигали деревни и людей в районе, бургомистр пел другую песню. Лагута тогда даже испугался. Донес- бы кто-нибудь — и крышка Крамеру, не посмотрели бы, что бургомистр. А вместе с ним полетели бы в пропасть и остальные. Как меняется человек! В чем же тут причина?..

Крамер между тем просто неистовствовал.

— Варвары, варвары! — захлебываясь и посинев от злобы, кричит он. — Ну, пускай партизаны сбросили десять, двадцать поездов. Пускай убили сорок, пятьдесят немцев. Немцам же только дай зацепку. А сколько потеряло население? Сто гибнет за одного. Весь народ готовы бросить в огонь, чтобы только оправдать свой лозунг: «Смерть, немецким оккупантам!» Не любят они людей, не берегут. Кто-то там наверху придумал лозунг, а для них — закон. Партизаны и до местечка доберутся, вот увидите. Они ненавидят нас за то, что спим в хатах, имеем еду, одежду. Все должны прятаться в лесу, как звери.