Сороковник. Части 1-3 (+1 гл. 4 части)

В узком тоннеле с волнистыми сводами перепад температуры по сравнению с летним днём — градусов десять. Плотнее запахиваю куртку, потому что становится зябко. Один фонарь у меня налобный, один — по настоянию Николаса — в руке, но с «прищепкой», чтобы при необходимости зацепить за пояс. На стенах то и дело попадаются натёки глины ярко-красного цвета; они образуют живописные разводы, из-за которых пещера получила своё название. Из-за этой же африканской раскраски здесь оказывается фантастически и нереально красиво: не мешает даже скользота под ногами и капли воды, время от времени летящие с потолка то за шиворот, то на нос.

Вскоре мы проникаем в огромный грот, заполненный редкими сталактитами. Ровно в центре зала, образовав естественную природную опору, высится сталагнат: такой солевой столп, образующийся, когда со временем срастается сосулька, растущая со свода пещеры — сталактит — с сосулькой, накапанной на дно пещеры — сталагмитом. Процесс долгий, результат красивый. Колонна — словно огромная витая парафиновая свеча, вся в декоративных наплывах и завитках, и к ней поспешно припечатываются ладонями, дабы вернуться сюда ещё раз. Я не подхожу. Красиво, да, не спорю, но мне здесь не очень-то нравится.

Из зала ведут четыре тоннеля, но посетим мы всего три, поясняет проводник. В четвёртом за последние дни сильно поднялся уровень воды в озерце, и делать там сегодня нечего. Вот так-так, а Николас меня послал специально за этим! Сворачиваю за гидом в первый тоннель, оскальзываясь на глиняных прослойках, а сама думаю, думаю. Даже по сторонам особо не гляжу, а что там смотреть, всё одно и то же. Хоть согруппники и обмениваются восторженными тихими восклицаниями, у меня — снова работа. На выходе намеренно отстаю — и за спинами уходящих ныряю в последний тоннель. Раз мы его пропустили, значит, в нём и есть то озеро.

И вовсе вода не поднималась, пол тоннеля относительно сухой. И даже кое-где следы высохли и затвердели на глиняных вкраплениях…

Минуточку. Следы? Опускаюсь на корточки и подсвечиваю обоими фонарями. А следы, между прочим, не от ботинок. А от больших четырёхпалых лап.

А ну как сейчас на меня из темноты кто-то выскочит? Нет, зря я дёргаюсь, следы высохли давно, вот даже глина в трещину пошла. А что у нас с озером?

Водоём обнаруживается шагов через пятнадцать, за поворотом. Свернув, я застываю с поднятой ногой, едва не угодив в воду. Это даже не озеро, а словно бы купель с отвесными стенами — никакого пологого удобного бережка, так что бултыхаться бы мне сейчас… или сразу на дно, которого не видать. Вода странная, молочно-белая и словно подсвеченная изнутри. Сквозь неё хорошо видны идеально ровные стены колодца, уходящего в глубину.

И сюда в лучшие времена подпускают туристов? Когда якобы вода спадает? Что, до сих пор никто не нахлебался?

Выключаю оба фонаря. Вода действительно светится, оставляя на своде тоннеля белёсые блики. Невольно я на них засматриваюсь…

А ведь это не блики, говорю себе растеряно. Это часть силы, исходящая… должно быть, от озера. И какой-то непонятной мне силы, я еще не встречала, чтоб такая была от воды. С морской волной мы с Ником работали, речная, по его словам, мало чем отличается, водопроводная практически не имеет ауры… Эта — живая. Она собирается из капель конденсата, уходящих с озёрной поверхности прямо под свод и концентрируется там в миниатюрные всполохи-смерчи, невооружённому магией глазу видные как отражение ряби на воде.

И тут с моего пояса соскальзывает Рик и просто взвивается под потолок. Я и ахнуть не успеваю, как он влетает в это смерчевое скопление — и замирает, а потом подпрыгивает, дёргается… и начинает какую-то странную пляску в воздухе. Он двигает лопатками, как будто размахивает несуществующими крылышками, и вдруг я вижу — у него эти крылья нарастают, правда, призрачные, как у стрекозы. Но они его держат, и держат хорошо, потому что он уже исполняет какой-то лихой победный танец, кувыркаясь под каменным куполом. А когда все силовые завихрения оказываются им впитаны, — сложив крылья, рушится вниз. Прямо в воду. И обдаёт меня целым снопом брызг.

— Э… — я поспешно понижаю голос — кричать нельзя. — Эй, Рик! — отчаянным шёпотом зову. — Ты что творишь? Вылезай сейчас же!

Он высовывает довольную морду из воды и, похоже, улыбается. И расправляет успевшие налиться плотью крылышки. Ума не приложу, как он на них порхал, они же такие крошечные! Может, просто уплотнились, потом подрастут?

— Рик, голубчик, вылезай! — умоляю. — Ведь нас сейчас хватятся и, не ровён час, искать начнут, тебя заметят. Давай быстро!

Он видит, что я сержусь, и огорчённо моргает, однако выползает на берег, затем карабкается по моей ноге. Второй раз из-за него я сегодня мокну, но сейчас гораздо чувствительнее, потому что здесь холодно. Гораздо холоднее, чем когда мы сюда зашли.