Сороковник. Части 1-3 (+1 гл. 4 части)

— Как вы можете пользоваться такими суррогатами? — бормочет. — Ну да ладно, я же хвалился, что непривередливый. — Он передаёт пакет со сливками Анне, та торопливо ставит на огонь ковшик — подогреть. — Вот что, Ива, — у него нехорошо суживаются глаза. — Давай изначально определимся с терминологией. Я не собираюсь больше называть твоего визитёра чересчур громким именем. Мир — это пространственно-временной континуум, это всё то, что вокруг нас, а вовсе не тот тип, который тебя пытался напугать. На демиурга он пока не тянет, выходки чересчур детские… он — Игрок. Вот им он и будет, а не понравится прозвище — пусть утрётся и потерпит. И сдаётся мне, Ива, он блефует. Он ведь упомянул о запрете на посещение чужих миров, ты помнишь? а к тебе — сюда — каким-то образом пролез, но ненадолго, сразу предупредил, что времени мало, но вполз как-то «по-родственному», брякнул, что он тут свой, но надолго оставаться не рискует… А ведь в мире двойного солнца он тебя потерял, Ива, вот о чём он тебе едва не проболтался. Потерял. И потому никак не мог подстроить обвал, а обо всём, что произошло, узнал, скорее всего, уже здесь, из наших рассказов. И Анну он сделал человеком, сымпровизировав — честь ему и хвала, конечно, за это, и я надеюсь, что сей процесс уже необратим. — Он ласково касается Анниного плеча. — Но только сдаётся мне, сделал он это на всякий случай, для того, чтобы потом как-то использовать в игрищах. А что, ход, действительно, неординарный, тут можно развернуться… Я отвлёкся, дамы. Мы говорили об обязательствах. Ты вышла из Игры, Ива, вернулась домой — и больше ничего не должна Игроку, поскольку оба вы знаете, что из его Мира ты не сбежала, а перенеслась случайно. А обратно ты вернёшься по своей воле — и будешь жить по своим правилам. Ему придётся это проглотить, родственница.

Ник выливает горячие сливки в молочник. Вот ведь… аристократ, прямо из ковшика в чашки разлить не может. Обязательно надо красиво сервировать; похоже, это у них семейное. Не свожу глаз с фарфорового расписного кувшинчика.

Николас подаёт мне чашку. Смотрит сочувственно.

— Рано или поздно тебе придётся это сделать, Ива. И знаешь, почему?

Он кладёт мне в чашку два кусочка коричневого сахара, как будто я и сама не могу… Похоже, просто успокаивает меня своим ухаживанием, смягчает резкость слов.

— Я ж тебя не просто так заставляю ауры смотреть. Когда же ты приучишь себя работать систематически? Ты на дочерей хоть раз посмотрела так, или они тебе настолько привычны? Ты видела… да не дрожи так, а то чашку сейчас кокнешь. Ничего страшного пока что нет, но завихрения у них в аурах уже намечаются. Сравни на досуге: твоя энергия циркулирует ровным потоком, как и моя, а у них уже где застаивается, где выпирает буграми, в спирали закручивается. Полгода-год — и начнётся ломка, Ива. Я помню, каково это.

Отвлёкшись от меня, он наливает кофе Анне.

— И что, — с тоской спрашивает она, — ничего нельзя сделать?

— Нет, душа моя. Если хотите, чтобы они выросли здоровыми и нормальными, — пусть даже и не некромантами, без этих умений, которые вас так пугают, — они должны расти в магическом мире. Я бы с удовольствием пригласил вас на жительство в мир двойной звезды, но в нём приспособится только уже сформированный маг, с налаженной энергосистемой. Солнца мои, я вас не пугаю, я просто говорю вам правду.

Кофе кажется мне чересчур горьким, и я добавляю сахару. Николас кладёт ладонь на моё колено.

— У них часть твоей ауры, и это замечательно, Ива. Она каким-то образом родственна этому миру и хорошо поддерживает их на плаву. Но не рассчитывай на большее, — и голос его звучит жёстко, — тебе придётся перевести их к нам домой. Но будь уверена: чего бы ты в нём не боялась, — я всегда буду рядом.

Чашка в моей руке снова дребезжит о блюдце, и я торопливо опускаю её на стол, чтобы не расплескать. И молчу. Ник встаёт, за моей спиной меряет кухню шагами: три шага вперёд — три назад.

— … Маленький заштатный городишко, — он словно размышляет вслух. — Это даже хорошо, что родились они именно здесь: соблазнов меньше, да и намного спокойнее, чем в мегаполисе. Ты прекрасная мать, ты растила их практически одна, из трёх шкурок вылезая, как Рикки, на этой своей долбанной работе. Но вот ты их вырастила, а что дальше? Что ты сможешь им дать? Этот город с грехом пополам годится, как тихая заводь для ушедших на покой, для пенсионеров, но детям-то здесь прозябать нельзя! Ты не думала, что лишаешь их будущего?

— Пусть так. А что дашь им ты? Ты, Мага, ваш отец? Что?