Сороковник. Книга 4

— Вот так, милая Вики. К тому же, бывают случаи… Прости, что я тебе об этом говорю. Но мы, взрослые, немного больше знаем жизнь и повидали достаточно. Бывает, что ребёнок не уживается в новой семье. К сожалению, не все оказываются хорошими родителями, ты пока этого не поймёшь… Одним словом, мы, взрослые из Опекунского Совета, очень тщательно подходим к выбору родителей. Но есть определённый тест, против которого даже мы ничего не можем возразить. Вот эти розы…

Я гляжу на нежные светло-кремовые бутоны с проглядывающими чуть более тёмными сердцевинками совсем другим взглядом. Тест?

— Ты почувствовала тепло, — продолжает инспектор. — Значит, это твой цветочек. Придёт время — и он разрешит тебе, и только тебе его сорвать. Второй — дастся в руки только той, — он поднимает глаза — и замечает, с каким напряжением смотрят на него дети. — … или тому, кто достоин стать вашими родителями. И никакой Опекунский Совет не сможет противостоять этому выбору. Даже если кто-то очень захочет, — добавляет многозначительно, покосившись на скривившегося, как от зубной боли, компаньона. — Поэтому… не торопись с выводами, Вики. К вам ведь приходит много будущих пап и мам, и многие вам нравятся. Кому-то из вас действительно суждено стать ребёнком донны Элизабет Грей дель Торрес, но… думаю, лишь одному. Возможно, Марике и Паоло достанется кто-то другой, но будь уверена: никто из вас не пожалеет. Я здесь уже тридцать четыре года, и на моей памяти цветы распускались всего два раза, но могу подтвердить: семьи, подсказанные ими, получились удивительно крепкие и любящие.

Всеобщий вздох разносится по поляне. Дети расстроены. Взрослые смотрят сочувствующе.

— Значит… — говорит мальчик постарше Вики, смуглый, зеленоглазый. — Нас даже не восемь? Восемь — это с теми, кто усыновит?

И тут настырная Вики, ничуть не смущаясь, встаёт на четвереньки и лезет под куст. Сёстры-монахини дружно ахают, но инспектор и Диего одновременно делают успокаивающий жест:

— Погодите, дамы и донны…

Не выдержав, вслед за ней ныряет прямо под колючие ветки зеленоглазый мальчик. Спустя минуту-другую дети выползают на свет, исцарапанные, по уши в земле, влажной от недавнего полива, но счастливые, с улыбками до ушей.

— Там их ещё до… — мальчишка давится смешком, проглотив запретное слово.

— До чёртиков! — восторженно подхватывает Вики. — Много-много бутончиков, совсем крошечных, и новые веточки растут прямо на глазах!

Что тут начинается! Дети, довольные, визжат и подпрыгивают, инспекторы, забыв о солидности, опускаются перед кустом и тщательно осматривают до самых корешков, сёстры обнимаются со слезами на глазах… Диего бледен.

— Давай же! — шепчу ему.

Не знаю, кто меня тянет за язык. Но… некромант отшатывается, как от привидения.

— Боюсь, — отвечает глухо. — В жизни не трусил, а тут…

— Давай. Подходи. Ну же!

Он даже закладывает руки за спину.

— Не сейчас.

— А если у вас с Изабель появится шанс? Она ведь тоже здесь бывает, да? Это она нравится Марике? А ты?

— А я хочу сына. — Он упрямо сжимает губы. — И вообще — всё это блажь, бабьи выдумки насчёт материнской любви. Чудес не бывает. В одну семью разрешают только одного ребёнка.

— Да брось! У меня вот близнецы. И ещё будут. Почему бы…

— Что?

— Что?

Оба инспектора одновременно поднимают головы и смотрят на меня.

— У вас близнецы, госпожа? — как-то растерянно говорит тот, другой, имени которого не знаю. — И… и вы ещё не окончательно… — Поднимается с земли. — Уж не ваше ли появление…

— Нет! — довольно грубо перебиваю. — Даже не думайте преуменьшать заслуги Элизабет. Дон Диего, давайте-ка быстро протестируйтесь… я хотела сказать — определитесь, подходит вам хоть один из этих бутонов, и тогда уж наверняка будете знать, стоит вам сюда приходить с супругой или не стоит. Будьте же мужчиной, не тяните! И мы сразу поедем искать Элли, потому что бессовестно и дальше держать её в неведении. Что бы там…

"Что бы там она не выбрала", добавляю потеряно. Скрывать подобную новость от неё было бы просто свинством.

Но вот беда: будет ли ей теперь из чего выбирать? Смогу ли я сообщить о её собственных детях, которых Морана поклялась вернуть? Да, слово богини нерушимо, как и беспредельные возможности, но не просто так у меня отнимался язык, когда об этом слове я пыталась сообщить дону Кристобалю.

Две руки тянутся к кусту одновременно. Мужская, с узкой, но крепкой кистью, с поблёскивающими, как, вероятно, и при жизни, боевыми ногтями, и тонкая детская, с обкусанными ноготками и невыведенными цыпками. Маленькая зеленоглазая девочка, до странности похожая на мальчишку, недавно лазающему под колючими ветками, робко тянется к бутону. И судорожно вздыхает, что-то почуяв.

Её брат — безусловно, брат! — решительно шагает вперёд.

— Ну и что вы тут цацкаетесь? — бурчит. — Думаете, я её отпущу одну?

И решительно, не обращая внимания на впившиеся шипы, обламывает один из бутонов.

— Вот! Это мой. Я его сразу узнал. — Тычет цветком в ошалевшего некроманта. — А вот там внизу — твой. Срывай и пошли. Мать позже приведём, а откажется — как-нибудь сами… Разберёмся. Что мы, не мужчины, что ли?