Сорванная помолвка

– Я здесь случайно не лишний? – желчно поинтересовался целитель. – Болтаете обо всякой ерунде, а мне работать нужно.

– Извините, – окончательно смутилась я. – Всего хорошего, фьорды.

За дверь я выскочила с пылающими щеками. Какую невоспитанность сегодня выказала! Понятно, что больной пытался меня подбодрить, но все же не следовало задерживаться. Фьорду Кастельяносу нужно работать, а я мешаю.

В этот день я убрала очень быстро и сразу убежала домой. Боялась, что целитель выйдет из палаты и начнет выговаривать таким же неприятным голосом. А мне и так стыдно.

На следующий день он разговаривал со мной подчеркнуто официально. Наверное, я сильно помешала в исцелении, нарушила что-то там. Я пробовала извиниться, но он даже слушать не стал, сразу отправил по делам отделения. Так я и провела утро, бегая по госпиталю, чтобы заслужить прощение.

Прощать он не торопился. Как только я справлялась с одним поручением, тут же находил другое, иной раз совсем странное, словно хотел от меня избавиться, словно боялся, что я опять что-то испорчу. Но я для себя решила: ни-ни, больше никуда, кроме буфетного отделения и комнаты для целителей, не ходить. А то мало ли, сделаю что не так, а им потом мучайся, исправляй…

Освободилась я лишь к обеду. Лусия к этому времени накрыла столы, и мы столкнулись уже в коридоре.

– Дульче, ты весь день носишься как угорелая, – сказала она. – О чем в твоем отделении думают? Чему ты там научишься? Быстро бегать? Так ты и без них это хорошо умеешь.

– Фьордины Каррисо сегодня нет, а фьорд Кастельянос на меня обижен, – пояснила я. – Я ему вчера сильно помешала в работе.

– Ты помешала? Быть того не может!

Пришлось рассказать, что вчера случилось, хотя и не хотелось показывать собственную глупость. Пошла в палату, хотя никто об этом не просил, да еще и не сразу догадалась уйти.

– А этот больной – молодой или не очень? – почему-то заинтересовалась Лусия.

– Молодой.

– Симпатичный?

– Как с плаката военного ведомства, – честно призналась я.

– Похоже, Рамон решил, что конкуренции не выдержит, – хихикнула она над собственными, непонятными мне мыслями. – Он ведь сам уже не столь юн, хотя вполне еще…

Тут я вспомнила, что фьорд Кастельянос жаловался на одиночество и необходимость в родственной душе и что я хотела поговорить о нем с Лусией.

– Лусия, не знаешь, здесь, в госпитале, есть подходящие ему по возрасту фьорды или одинокие фьордины? А то он недавно сказал, что одному тоскливо. К нему, правда, фьордина захаживает из соседнего отделения, но они, наверное, общий язык найти не могут. А ему уже тридцать шесть! В таком возрасте у некоторых взрослые дети, а у фьорда Кастельяноса даже жены нет. А это неправильно.

Я закончила свою речь, но Лусия не отвечала, потому что безуспешно пыталась бороться с прорывавшимся смехом. Наконец смех окончательно прорвался, и она захихикала тоненько и очень обидно, с подвыванием и утиранием выступивших от смеха слез. Я не понимала, что ее так развеселило, и от этого стало немного неуютно.

– А ты сама что о нем думаешь? – спросила она, едва отсмеялась.

– Он хороший, – неуверенно ответила я. – Ко мне относится как к дочери, если бы она у него была. Шоколадки носит и приглашает ужинать в кафе. Но меня и здесь хорошо кормят, а пользоваться чужой добротой плохо, правда?

Почему-то мои слова вызвали у Лусии новый приступ смеха.

– Сходила бы ты с ним как-нибудь поужинать, – сказала она. – Если у человека так сильна потребность в детях, нужно ее удовлетворить.

– Тогда пусть женится и заводит.

– Так он и пытается в этом направлении продвинуться, но всякие непонятливые фьорды ему не дают, – загадочно ответила Лусия.

Я задумалась. Насколько я знаю, фьорд Кастельянос из нашего отделения почти не выходит, все время на работе. А к нему разве что та фьордина наведывалась. Но она же в разводе, почему Лусия о ней говорит «фьорда»? И в чем проявляется ее непонятливость? Она же явно не против завести с ним более близкие отношения? Или Лусия сейчас намекает, что та могла быть более сговорчивой в профессиональных вопросах?

– Заболталась я с тобой, – сказала Лусия, заставляя меня проглотить скопившиеся вопросы. – А у меня еще столько дел.

Тут я спохватилась: пора убирать в буфете отделения. А то меня приняли на такую ответственную работу, а я здесь болтаю, когда надо торопиться.

Я попрощалась с Лусией и помчалась на свое рабочее место. Но то ли она накрыла сегодня позже обычного, то ли пациенты не торопились есть, но обед был в самом разгаре. Вчера поступивший больной кушал с таким аппетитом, что сразу стало понятно – идет на поправку и скоро опять приступит к службе.

Я немного полюбовалась тем, как он аккуратно ест, не оставляя в тарелке ни крошечки, но тут пришел фьорд Кастельянос, который хмуро сказал:

– Фьорда, я вас там жду с результатами, а вы здесь прохлаждаетесь.

– Я не прохлаждаюсь, – запротестовала я. – Это же моя работа. Вдруг кому хлеба дополнительного нужно или ложку чистую? И убрать надо после больных.

– Ничего, сами возьмут, – недовольно сказал целитель. – Пойдемте, Дульсинея.