Его губы были твердыми, как отброшенное им яблоко. Когда он прижался ими к ее губам, все мысли вылетели у Марианны из головы. Она уперлась руками в его грудь и напряглась всем телом. Граф удерживал ее с такой силой, будто боялся, что она улетит, если он отпустит ее. Неожиданно его губы стали мягкими, а рука легла Марианне на талию. Какое нежное прикосновение, подумала она. Слишком нежное. Оно отняло у нее всякое желание сопротивляться.
Его губы ласкали ее губы, и они сами собой отвечали ему, а в теле рождалось странное ощущение предвкушения чего-то. Его еще не выбритый утром подбородок царапал ее нежную кожу, но она ничего не могла сделать, а только ждала, ждала, пока приятная сладость, вызванная его поцелуем, исчезнет и она сможет вырваться из его объятий.
Но ожидание затянулось. А ощущение этой сладости, делавшее ее беспомощной, было восхитительным опьянением. Марианна инстинктивно прижималась к графу, и ее тело обмякло в его объятиях.
– Ах, Мина, – прошептал граф с нежностью, – один твой поцелуй слаще вина!
Он поцеловал Марианну в щеку, затем за ухом.
– Милорд, пожалуйста… – ахнув, прошептала она.
– Гаррет, – так же шепотом ответил граф, прижимаясь губами к ее шее. – Меня зовут Гаррет, милая. Думай обо мне только как о Гаррете Фолкеме, который просто хочет получше узнать тебя.
Фолкем! Это слово заставило Марианну прийти в себя. Это ее враг! Что за безумие! Как она могла допустить, чтобы он прикасался к ней? Еще хуже, как она могла испытывать при этом наслаждение?
Когда граф коснулся губами ее плеча и тепло от них растеклось по ее телу, Марианна слабо запротестовала:
– Один поцелуй, вы сказали. Только один поцелуй.
Гаррет откинул назад голову и улыбнулся, блеснув рядом ровных белых зубов:
– С каких это пор мужчины удовлетворяются одним поцелуем?
Эта фраза вызвала в воображении Марианны образы цыганок, соблазненных и брошенных дворянами. «Бежать! Надо бежать!» – промелькнуло у нее в голове.
Марианна стиснула кулачки и с силой ударила графа в грудь.
– Значит, вы овладели бы девушкой против ее желания? – возмущенно спросила она. Неожиданный гнев и страх придавали силу ее словам.
– Эта девушка не против своей воли только что трепетала в моих объятиях, – с издевкой заметил граф, но его руки, державшие Марианну за талию, ослабели.
Он был прав. Ее тело все еще было во власти чувств, которые он пробудил в ней, но Марианна поклялась себе, что он никогда не узнает об этом. Она сдержанно заметила:
– Вы назвали цену, милорд, и я заплатила ее. Вы сказали, что поцелуй должен быть добровольным. Он таким и был. А теперь вы намерены воспользоваться своими же условиями, чтобы потребовать еще одну плату?
Ее деловой тон заставил Гаррета нахмуриться. Он отступил на шаг, и от его взгляда у Марианны перехватило дыхание. Она покраснела от смущения, прекрасно сознавая, что ее сердитые слова не обманули его.
– Вы говорите так, как базарная торговка говорит о своем товаре, – холодным тоном проговорил Гаррет. – Можете это отрицать, если хотите, но поцелуй не был просто платой. Честная женщина призналась бы в этом.
– А благородный человек отпустил бы меня сейчас и больше не мучил своими капризами, – ответила Марианна, желая лишь одного – сбежать, пока не станет ясным, насколько проницательность графа встревожила ее.
Он снова оценивающе оглядел ее фигуру с головы до ног. Марианна почувствовала, что краснеет, заметив, на каких местах останавливается его взгляд.
Марианна подняла руку и намеренно вытерла губы так, словно хотела стереть с них следы от поцелуев.
Заметив это, граф онемел от гнева. Затем он повернулся, взял мешочки с травами и протянул их Марианне:
– Вот. Возьмите и убирайтесь с моей земли. Бегите к вашей тетушке, припаркам и пациентам. Но в следующий раз, если я увижу вас там, где вам не следует находиться, вы не отделаетесь поцелуем. Нет, моя спесивая цыганочка, в следующий раз цена за вашу свободу будет намного выше. Помните об этом, когда станете что-то затевать.
С этими словами граф шутовски поклонился, повернулся и ушел. Марианна осталась стоять, пытаясь как-то успокоить все еще бешено колотящееся сердце.
Глава 7
И для судьи, что приговор выносит вору,
Он кажется виновней во сто крат,
Чем сам того своей виною заслужил.
Прошло два дня, а Гаррета все еще преследовал образ Мины. Он ехал быстрым шагом на своем жеребце Цербере по дороге, ограничивающей его владения, и не переставал проклинать себя за то, что думает об этой упрямой цыганочке.
Он понимал, почему она не выходит у него из головы. Когда она раскрыла перед ним свое лицо, она не раскрыла своих тайн. Ее скрытность не давала ему покоя. То он верил, что ей нечего скрывать, у нее нет никаких позорных тайн, то его охватывали подозрения, что она подослана его дядей.