Сорвать банк

Дом был маленьким, но неказистым его не назовешь – он выделялся среди домов этой улицы. Тот, кто его проектировал, явно пытался оторваться от традиционно скучного контура, который тут доминировал.

Я расплатился с шофером, поднялся по трем бетонным ступенькам на крыльцо дома-оригинала и позвонил.

Молодой гигант-блондин открыл дверь и серьезно взглянул на меня: серые выцветшие глаза на лице цвета выдубленной кожи. Гигант сказал полуутвердительно:

– Вы Лэм из Лос-Анджелеса. – В ответ на мой кивок пожал руку тонкими сильными пальцами. – Проходите, пожалуйста, Артур Уайтвелл звонил нам…

Я проследовал за блондином в дом. Сразу же мои ноздри защекотал запах вкусной стряпни.

– У меня выходной, – объяснил блондин. – В пять часов у нас обед… Войдем сюда. Присядьте вон в то кресло, около окна. Там удобно.

В кресле и впрямь было удобно. Комфортабельное, ничего не скажешь, кресло. Весь дом, наверное, таков. Но чтобы иметь возможность выставить напоказ какую-то стоящую вещь, хозяевам приходилось, видимо, слегка экономить. Само здание ничем не выдавало бедности, но обстановка дома явственно свидетельствовала о жажде, которую испытывали хозяева по дорогим вещам, они бы костьми легли, чтобы обладать тем, что символизировало бы достаток и верх вкуса.

Огден Дирборн (худ, как доска!) двигался быстро, даже изящно. По всем приметам, работает он где-то в пустыне, на свежем воздухе, обычно молодые мужчины охотно демонстрируют и гордятся своей бронзовой от загара и юношески свежей кожей.

Открылась дверь. Вошла женщина. Я встал.

– Мама, позволь представить тебе мистера Лэма из Лос-Анджелеса – того самого, о котором говорил Артур Уайтвелл, – сказал Огден.

Дама приблизилась ко мне с любезной светской улыбкой на лице.

Эта женщина до сих пор имела все шансы на победу в жизненной борьбе, заботясь о фигуре и о лице. Выглядела она отлично. На вид ей было лет сорок, возможно, к пятидесяти, но можно было дать и тридцать с небольшим. Женщина знала, как тяжело дается самоотречение, но ее тело, затянутое в эластичную ткань, свидетельствовало о пользе диеты. Глаза красивой брюнетки мерцали, словно полированный черный мрамор. Длинный прямой нос, тонкие, я бы сказал, трепетные ноздри говорили о благородной генеалогии миссис Дирборн.

– Как поживаете, мистер Лэм? Для нас честь сделать все возможное, чтобы быть полезными вам и нашему другу Артуру Уайтвеллу. Если пожелаете, наш дом станет вашей квартирой, пока вы находитесь в Лас-Вегасе.

Предложение – предостережение. Если бы я сказал «да», кому-то из них пришлось бы за мной следить. Да и не ждали тут от меня согласия. И я серьезно ответил:

– Большое спасибо. Но, вероятно, я пробуду здесь всего несколько часов, меня ждет напряженная работа. Но за приглашение благодарен.

И тут в комнату вошла девушка. У меня создалось такое впечатление, что она стояла за дверью, в своей очереди на выход, высчитывая свое появление на сцене. Обе женщины явно заботились о том, чтобы их образы оттеняли друг друга.

Миссис Дирборн произнесла обычную в таких случаях фразу:

– Элоиза, я хочу представить тебе мистера Лэма из Лос-Анджелеса – о нем нам, ты помнишь, звонил мистер Уайтвелл.

Элоиза, вне всякого сомнения, была дочерью своей матери. Такой же длинный прямой нос. Ноздри, правда, не столь тонкие, волосы темно-каштановые, а глаза неожиданно голубые. Но в девушке чувствовалась та же жесткая самодисциплина, энергия тела и духа, знающего цель в жизни. Обе женщины – с кошачьими повадками, которыми обладают женщины-хищницы. Кошка, растянувшаяся перед пылающим камином, – вроде бы декоративное украшение, как, скажем, меховая пелерина на шее и плечах красавицы. Ноги, как бы в домашних тапочках, двигаются мягко и бесшумно. Но чувствуются когти, их не видно, а потому они особенно опасны. Пес не скрывает своих когтистых лап, они у него для того, чтобы рыть землю. Кошка втягивает коготки, но в борьбе за жизнь они сохраняют свою остроту, действуют как клинок и могут разить насмерть.

Миссис Дирборн предложила сесть.

Ясно, какой бы вопрос мы ни начали обсуждать, обе дамы будут играть первую скрипку. Не то чтобы они не верили в способность Огдена ясно изложить свою мысль, просто не привыкли доверять кому бы то ни было. Вся мизансцена так и была спланирована – заранее.

– Я пришел к вам буквально на минуту. Мне нужно кое-что выяснить насчет Хелен Фрамли.

– По сути, я ничего не знаю о ней, – сказал Огден.

– Вот и хорошо. Тогда вам не придется из-за этой сути опускать какие-либо детали. Суть еще надо отыскать, а детали могут оказаться весьма важными.

– Я полагаю, Огден, что мистер Лэм предпочел бы, чтобы ты начал с самого начала. – Это заявила мама.

– Да, Огден, – сказала Элоиза, – с телефонного звонка от мистера Уайтвелла.

Огден принял их слова как само собой разумеющееся, бесспорное «начало».