#Сосед

Начала замечать за собой, что границы возраста стали размываться. Раньше считала, что чем старше – тем лучше, а теперь… Слушала клиенток, которые приходили с детьми на фотосессии и удивлялась – их взрослые мужья практически не уделяли времени собственным детям. А Расмус... Думала, что блажь юношеская – наиграется и забудет, но он, кажется, всё больше входит во вкус. Вчера вообще попросил погулять с ребёнком, но я мягко отказала – не готова отпускать с ним Витюшку, вот никак. Да и мало ли, что у него в голове, столько случаев, когда папашки детей крадут… Побаивалась в общем, да, каюсь. Он же обиделся, но вида старался не подавать.

Заварила чай, поставила на стол две чашки и овсяное печенье. С появлением ребёнка выработалась привычка – не кричать, поэтому тихо пошла в комнату, чтобы позвать Расмуса. У двери, застыла, как вкопанная, услышав приглушённое пение:

Kuula, mis rддgib silmapiir,

Kuula, kui kaugele ta viib,

Kuula, mis tuulel цelda veel,

Kuula… Nььd.[1]

Тихий мужской голос мягко лился по комнате. Выглянув из–за угла, я увидела, как Расмус плавно раскачивается из стороны в сторону с Витюшкой на руках, продолжая напевать на идеальном эстонском одну из самых трогательных песен, которую я когда–либо слышала:

Vaata, kui pimedus on teel,

Oota, neis valgus pьsib veel,

Kuula, kuis hingab sinu maa,

Kuula... Nььd.[2]

Он замолчал, и ребёнок у него на руках захныкал. Я спряталась в коридоре и прикрыла рот рукой, душа в себе слёзы – это было… Так нежно. Так чувственно. Каждое слово было пропитано, пронизано любовью.

Kuula, mis vaikusesse jдi,

Kuula, neid lihtsaid hetki vaid,

Sa kuula, ka sьdamel on hддl.[3]

Я не могу сказать, что у него красивый голос, нет. Но в этом моменте – в моменте, когда отец поёт своему сыну песню, пусть немного нескладно, было поистине что–то трепетное. Это не похоже на то, как я что–то напеваю Витьке перед сном, это – другое. Что–то более ценное. Отступив назад, я вернулась на кухню, решив оставить их наедине и попросту не мешать. Налила себе чай в чашку, взяла печенье и с громким хрустом откусила половину, тут же поморщившись от того, что нашумела.

Когда появился Расмус, моя кружка опустела наполовину, и я приговорила четыре печенья, задумчиво глядя в одну точку.

– Агата, – тихо сказал он, – Он уснул случайно, – виновато покосившись в мою сторону, Расмус сел напротив.

– Ничего страшного, пусть спит, – вяло улыбнувшись, я сделала глоток.

Он хмыкнул, а потом медленно протянул:

– Я думал, ругать будешь. Режим и всё такое.

– Мы не в режимном учреждении, так что не буду, – огрызнулась я, стукнув чашкой по столу.

– Тише ты, – шикнул, и усмехнулся, – Я же шучу.

Вздохнув, я покачала головой и опустила глаза на стол, собирая крошки кончиками пальцев.

– Я отвыкла от твоих шуточек.

– А я отвык от того, что ты такая дерзкая, – подмигнув мне, он широко улыбнулся, – Хорошая квартира. Снимаешь? – оглядев крохотную кухню беглым взглядом, он снова уставился на меня.

– Нет, папа подарил Витьке. А ты? Где обитаешь теперь?

– В маминой живу. В соседнем доме, ну, ты в курсе, – ответил он, развалившись на стуле и потягивая тёплый чай.

– Какая маленькая у нас всё–таки столица, – ухмыльнулась я, – Кто бы мог подумать, что снова будем соседями.

– Да уж, ты явно на это не рассчитывала, – сквозь зубы процедил он, со своим привычным прищуром, – О чём ты только думала? Что я не узнаю? Или сделаю вид, что ничего не понял?

– Если честно, то – да, – я пожала плечами.

– Идиотка, – Расмус покачал головой.

Я ничего не ответила. Взяла свою кружку, поднялась из–за стола и пошла к раковине. Принялась за мытьё скопившейся за день посуды, старательно делая вид, что меня не задели его слова. Когда убирала одну из тарелок, рука Расмуса легла на моё запястье, останавливая.

– Агата, – тихо сказал он за моей спиной, – Прости. Я опять нагрубил…

И я взорвалась.

– Знаешь, ты прав, – резко развернувшись, вскипела я, – Да, я идиотка. Идиотка, потому что не думала о том, что надо предохраняться. Идиотка, потому что не сказала тебе о ребёнке. Идиотка, потому что вообще позволила себе влюбиться в тебя, хотя ничего о тебе не знала. Я непроходимая дура, потому что надеялась, что тебя забуду, но у меня не выходит, – вскинув руками, я отступила на шаг и упёрлась пятой точкой в столешницу, – Хоть ты тресни – не выходит. Что в тебе особенного? Наглый, и глупый, и постоянно издеваешься…

Договорить свой монолог я не успела, потому что его руки сгребли меня в охапку и губы накрыли мои – заставив замолчать. По телу пробежала жаркая волна, ноги подкосились, и я вцепилась в первое, что попалось под руки – его футболку. Сжала ткань пальцами, почувствовав его руку на своём затылке. Всхлипнула, когда он прижал меня к своему телу – по–прежнему сильному и горячему.