Сосед(ка) из ада

И что теперь? Будить или подождать, когда сам проснется?

Пока я думала, Женька приоткрыл глаза, поморщился, снова закрыл. И просипел:

- Че ж так хреново-то?

- Наверно, потому, что заболел.

Он хотел что-то сказать, но закашлялся.

- Черт, горло болит. И голова.

- И температура тридцать девять, - добавила я.

- Откуда ты знаешь? – вредным тоном поинтересовался Женька.

Я дернула подбородком в сторону термометра на столе и достала из тумбочки человеческий, ртутный. Встряхнула и сунула ему под мышку.

- Только не говори, что самдураквиноват.

- Да, вообще-то, не собиралась, - я пожала плечами. – Ты сам сказал.

Надувшись, он натянул одеяло по самые ноздри. И я поняла, что попала. Мужик Простуженный – это адово зло. Папа мой – человек стойкий и терпеливый, однажды со сломанной ногой километра три прошел, на палочку опираясь. Но стоило градуснику насплетничать про тридцать семь и две… Ну вот реально, хотелось пристрелить из милосердия. Чтобы не мучился. Похоже, тут то же самое. Да нет, похуже.

- Тридцать девять. Давай-ка скорую вызову.

- Сдурела? – прохрипел Женька и снова закашлялся. – Какая, на хер, скорая?

- Рот закрой!

- Чего?! – он распух было, как рыба-фугу, но вспомнил вчерашнее и сдулся обратно. – Оль, перестань. Дай мне аспирину какого-нибудь.

- Ну да, аспирину. Тоже мне, доктор Пилюлькин.

После долгих препирательств мы все-таки договорились, что я дам ему ибупрофен и оботру прохладной водой, а если не поможет, то позвоню… ладно, не в скорую, в неотложку.

Через два часа температура поднялась до тридцати девяти и пяти, а от его кашля меня словно железной щеткой продирало. Не слушая протестующих сиплых воплей, я все-таки позвонила в скорую. Там не слишком горели желанием отправлять машину на температуру, но иногда я могла быть очень убедительной, особенно с учетом того, что неотложку пришлось бы ждать часа три. Вчера уже наждалась выше крыши.

Молоденькая девочка-фельдшер измерила Женьке давление, заглянула в глотку, наслушала в легких хрипы и заявила:

- Ну что, походу, пневмониечка у нас. Собираемся в больницу, молодой человек.

- Ни за что! – уперся Женька.

- Что за глупости? – возмутилась фельдшерица. – Взрослый человек, а ведете себя как ребенок.

- Взрослый. Поэтому сам буду решать. Никаких больниц.

- Девушка, ну скажите вы своему мужу, что это безответственно.

Мужу? Да ладно, хрен с ним, неважно.

- Женя!

- Нет!

- Ну не насильно же вас тащить, - девушка достала из сумки какой-то бланк. – Пишем отказ?

- Пишем.

- Причину какую указать?

- Не хочу.

Пока Женька царапал свой автограф, она набрала шприц из трех ампул. Без лишних церемоний задрала одеяло, заставила его повернуться на бок, приспустила трусы и вколола иглу в зад. Хотя, судя по ее виду, с удовольствием проткнула бы его насквозь - и да, я ее вполне понимала. Потом собрала чемоданчик, нацарапала на листочке названия каких-то лекарств, посоветовала вызвать скорую снова, если до завтра температура не спадет, а если спадет – то врача из поликлиники.

- Глубоко вам сочувствую, - сказала девушка, когда я провожала ее в прихожей. - У самой такой же дома.

Да блин, я сама себе сочувствовала. Потому что за два следующих часа Женька задрал меня так, что хотелось завизжать и придушить его подушкой. Он ныл и вредничал. Ему было одновременно жарко, холодно, душно, неудобно, хотелось пить, не хотелось пить, хотелось, но «не эту фигню». У него болела голова, горло, спина и задница от укола. Но «таблетки я уже пил, а спрей убери этот на хер, он мерзкий».

- Жень, ты всегда такой противный, когда болеешь? – не выдержала я. – Или только со мной?

- Если я такой противный, можешь проваливать, - по-тюленьи фыркнул он.

- А ничего, что я у себя дома?

- Ну тогда я уйду.

- Да хватит уже! – заорала я.

Он молча отвернулся к стенке и засопел. Вроде, уснул. Или притворился. Я поставила варить курицу, быстро сбегала в аптеку и за продуктами, потом присела с чашкой кофе, набираясь сил для следующего раунда. Как выяснилось, не зря.

Бульон оказался слишком горячим, «слишком желтым», и в нем якобы плавал лук. Мне захотелось надеть кружку ему на уши, и я едва сдержалась, чтобы не завопить от злости.

- Женя, в нем не может быть лука. Луковица варилась в шелухе. Поэтому бульон и желтый. Это не лук, это вермишель.

Бурча что-то себе под нос, он допил, при этом щедро наплескал на одеяло. И попросил жалобно:

- Оль, полежи со мной, а?

Скрипнув зубами, я поставила кружку на стол и легла рядом с ним поверх одеяла. Обняла и гладила по спине, пока не уснул. А потом смотрела на него, подперев голову рукой.

Выглядел он, конечно… краше в гроб кладут. Под ввалившимися глазами залегли темные круги, на скулах горели красные пятна. Пересохшие губы обметало белым, элегантная небритость, которая так тщательно подравнивалась триммером, за три дня превратилась в бомжацкую щетину, волосы прилипли к влажному от испарины лбу.

Ну и чучело!

И, кажется, я… люблю эту сволочь. Ну или где-то близко к тому.

Глава 40

Глава 40

Евгений