Сосед по парте

Я заявился домой после того, как мы с парнями бегали в «Дубравку», парк недалеко от школы, смотреть на тренировку конных полицейских. Вошел в переднюю и замер. Дверь в мамину комнату была закрыта и из-за нее доносились голоса нескольких женщин, которые что-то живо обсуждали. Из кухни высунулась Катерина и поманила меня рукой.

— Кать, что там? — у меня от тревоги пересохло в горле.

— «Совет в Филях». Марта свою знакомую докторшу привела и Ваша соседка со второго этажа поднялась.

— Тетя Галя-французская. А зачем?

— Моё дело маленькое, — ответила Катерина, обидчиво поджав губы. — Я чай готовлю. Щас понесу.

На кухонном столе стоял поднос, подаренный маме на юбилей три года назад, а на нем четыре чашки из праздничного сервиза с видами Москвы. Раздвигая чашки затейливыми изгибами своих краев посередине подноса лежало блюдо с пирожными.

— Выбирай, пока я не отнесла!

Я пожал плечами. Мне было как-то не до пирожных.

— Ладно. Я эклер отложу и «картошку». Остальные на четыре делятся без остатка. А какое мне, а какое тебе — потом решим.

Тут из комнаты, энергично постукивая каблуками, вышла Марта. Зашла в туалет, потом в ванную и заглянула к нам в кухню.

— Здравствуй, Кит. Мама сказала, чтобы ты разогрел суп и тефтели.

И Кате:

— Я чашки понесу, а ты — чайник.

Цепко ухватилась за края подноса, сделала почти балетный пируэт и понеслась в комнату. Мы с Катериной только рты раскрыли. Катя, заряженная энергией своей начальницы, подхватила чайник и ринулась было за ней, но на пороге остановилась и быстро наполнила кипятком две кружки. Опять ринулась и снова застыла на пороге:

— Было восемь стаканов, а теперь шесть. Кит, им хватит?

— Иди-иди! — замахал я руками.

Конечно, мне досталась «картошка!»…

«Зачем тебе доктор? Ты ведь выздоровела!»

«Совет» длился еще целый час. Первыми ушли Марта с докторшей. Тетя Галя-французская еще ненадолго задержалась, а, уходя, нашла меня и сказала с укоризной:

— Что же это ты нас с Симоном Александровичем забыл? Второй язык у вас в школе еще не ввели? Если придется — выбирай французский. Будет мне с кем пообщаться.

Мама проводила ее, зашла в кухню, где Катя мыла чашки, и поблагодарила ее за помощь. Потом спросила меня, поел ли я, и ушла к себе. Значит что-то ее сильно тревожило или она плохо себя чувствовала. Обычно она на этом не успокаивалась, а открывала все кастрюли и смотрела, действительно ли я съел все, что мне полагалось. Я проводил Катерину и пошел к маме. Она лежала на диване, накрывшись пледом, и листала «Вокруг Света».

— Ма, — сказал я. — Зачем тебе доктор? Ты ведь выздоровела.

Она отложила журнал в сторону и грустно сказала:

— Ну, помнишь, как бывает после гриппа: температура спадет, а ты еще долго еле-еле ноги волочишь. А мне хочется поскорее набраться сил. Кстати, эта врач — кузина Марты. Просто зашли почаевничать.

Я сделал вид, что поверил, а сам стал думать, как бы мне узнать правду, почему мама такая… Я не мог подобрать слова, чтобы описать мамино состояние. Она была не то, чтобы грустная. Она старательно делала вид, что возвратилась домой и у нас все по-прежнему. Но где были её мысли, когда она задавала мне дежурные вопросы о школе, уроках или кормила меня завтраком, я не знал. Во всяком случае не со мной. И даже прикосновение ее рук было не успокаивающим, как обычно, а какими-то пугающе вялым и безразличным, что ли.

В конце-концов, я не выдержал и признался Ванде и Шишкареву, что с мамой что-то не так, но она мне не хочет об этом говорить.

— Так почему ты не расспросишь Марту или эту твою соседку со второго этажа? — сказала Ванда.

— Во, даешь, — буркнул Шишкарев. — Ирина Ивановна небось с них слово взяла, чтобы Киту на проговорились. Моя мамаша, когда ей желчный пузырь удаляли, заставила всех песни петь, что она к тетке на юбилей поехала.

— Сравнил! Ты тогда во втором классе был. Бессознательное еще существо, можно сказать.

— Ты была сознательной! — обиделся Шишкарев.

— Не о том речь. Только после двенадцати по закону полагается учитывать мнение детей по всем вопросам. А мы, вообще, скоро паспорт получим.

— Ты это моему папаше скажи, может он разрешит мне хотя бы щетку зубную самому выбирать. Вчера притащил электрическую, а все другие выбросил! По горло сыт я его опекунством! А мать говорит, я должен радоваться, что он так обо мне заботится. Офигеть! Вот закончу школу, пойду работать и от алиментов его откажусь.

— А как же учиться?! Ты же способный!

Шишкарев передернул плечами и отвернулся.