Соседи

Против насоса Павел не возражал. Он даже оживился, представив себя ранним, еще до восхода солнца утром в огороде; веселая вода с треском вырывается из медного наконечника, рвет из рук шланг, а он вдруг вздымает холодную струю вверх, на мгновение построив в воздухе гарусное коромысло радуги. Нет, насос купить можно.

— Только есть ли они в магазине?

— Я найду, — успокоила Пелагея. — Есть там у меня… знакомый один. Деньги только надо.

— А сколько? — Павел огорчился: нет, этих, что у него, не хватит. Жалко, насосишко бы действительно не помешал. Чем ведрами, так лучше, как говорит дед, механизация. С этого дня на Павла то ли блажь нашла, то ли в самом деле загорелся — насос не выходил из головы. Особенно вечерами, поливая с Пелагеей огород, он ломал голову: надо, надо добыть где-то денег. С насосом бы дело пошло!

В конце концов он решился: пойду! Оделся и направился в артель, к Фаине Степановне. Но чтобы не подумали, что пришел наниматься специально, Павел походил по двору, минут двадцать посудачил с пронзительным дедом, который теперь целыми днями отирался около отремонтированного мотора. В конторку к Фаине Степановне зашел как бы мимоходом, от нечего делать.

— О! — обрадовалась она. — А я уж думала сама к тебе идти.

— Всегда рады, Фаина Степановна. Что это за срочность такая?

Она стала рассказывать: решили они установить машины в швальню, уж больно жалуются старики, что трудно сшивать овчины. Машины купить есть где, механика нет. Не поможет ли Павел?

Желаемое само валилось в руки. Но Павел чуточку покуражился:

— Не знаю даже, что и сказать. Хозяйство же… На все время нужно. Туда, сюда — и день прошел…

Но постепенно стал сдаваться и под конец с шуточкой, с неловким смехом осведомился:

— Стоит ли хоть браться-то за это? Время…

— Да нам это пустяки! — оживилась, не поняв его, Фаина Степановна. — На машины деньги давно есть. А потом окупятся.

Павел порозовел от неловкости, но от своего уже решил не отступать.

— Да, Фаина Степановна, — похохатывал он, — я о себе говорю. Мне-то там — хоть на пол-литра перепадет?

И сразу почувствовал: Фаина Степановна осеклась, прицелилась в него прищуренными глазами, но не долго — сморгнула.

— Вот видишь, — и долго стряхивала с папиросы пепел, — а ведь тогда отказывался. Понравилось. Но не бойся: заплатим, не обидим. Я слышала, твоя-то и переезжать не хочет. Что же решили делать?

Павел покраснел мучительно, до слез. Не помнил, как и вышел. «Не, к черту все! Не хватало еще… Позорище, стыд какой… Узнали бы ребята! Тьфу!»

8

Дома его ждала счастливая присмиревшая Пелагея. Едва дождалась.

— Ну, иди. Смотри, — сдержанно теплилась она радостью.

— Ох, отстань только от меня, — отмахнулся Павел. — Не до этого…

У нее испуганно остановились глаза.

— Да, Павлик, да что с тобой?

— И не спрашивай, и не лезь, — отворачивался он. — Тут сквозь землю бы провалиться!

Она убито опустилась на стул, закрыла лицо.

— А я-то думала… Старалась. Для себя, думаешь, все? Для тебя же, все как лучше хочу.

— Слушай, перестань! И так тошно.

— Ну вот…

— Хорошо, чего у тебя там?

Пелагея притихла, всхлипывая, рассказала, что давно уже собиралась прикупить вторую корову. Вот, купила… Вела, радовалась… Думала, что и он…

— Одна-то корова на мне была, другую на тебя записала бы… И налогу бы никакого не было. Так ты…

Павел только руками развел:

— Вот… — и не договорил, задохнулся, выскочил из комнаты. «Теперь только козы не хватает!»

В темном сарае стояла покупка — высокая, крупной кости корова, жевала сено. На скрип двери она повернула голову и равнодушно выкатила на Павла сверкнувший антрацитовый глаз — совсем не признала в нем хозяина. «Тут и не распутаешься… Коровы эти, курочки, козы. Насос еще… — со злостью вспомнил он недавние свои восторженные надежды. — Уж хоть бы затопляло, что ли, скорей!»

В комнате, подав ужинать, Пелагея подошла сзади, припала к его сердито сгорбленной спине.

— Все-то ты недоволен, Павлик, все дуешься… А ведь тут твоих денег ни копейки, свои выкладывала.

Павел бессильно опустил ложку.

— Да разве я об этом!

— Все я вижу, все знаю, — прошептала она, глотая слезы. — Отдам я тебе эти деньги. Вот наторгую и отдам. — И ушла в горницу, на постель — плакать всю ночь.

Осунувшийся, небритый Павел ворочался во дворе артели — монтировал моторы. Нужно было заканчивать их установку — и к черту. Не рад был, что и связался. После ссоры с Пелагеей он ходил туча тучей. Приплюхался было пронзительный дед — подержать, подать что, — но Павел так рявкнул на него, что тот молча, балансируя костылем, удалился чуть ли не на цыпочках. Фаина Степановна все эти дни наблюдала за ним издали, с крылечка, словно догадываясь, что с ним происходит; не подходила. Только вечером, когда Павел наконец закончил опостылевшую установку моторов, она вышла, остановила его и молча подала деньги. Накинув на плечи старенький пиджачишко, Павел так же молча взял деньги и, не считая, сунул в карман.

Фаина Степановна долго смотрела ему вслед, потом неизвестно к чему произнесла:

— Ну, вот и еще один.

И по-женски пожалела Пелагею.