Соседи

Приглашать Лизу вышли и хозяин и хозяйка. Викентий молчал и улыбался, Алена, напротив, почти не умолкала.

— Вот хозяева так хозяева! — покаянно и весело корила она себя и мужа. — Бросили человека, она и сидит себе с конем, как сиротинушка… Ты что же, девка, сидишь-дожидаешься? Ты же наша, антропшинская. Я тебя еще во-от какую маленькую помню, приносили тебя. А сейчас и не узнать: невеста! Вот погоди, мы еще тебя замуж выдавать будем.

Неловко улыбаясь, Лиза соскочила с телеги, не зная, куда девать руки. Все они считают ее еще маленькой. Замуж выдавать! Выдали уже…

— Слезай, милая, не стесняйся, не к чужим приехала, — приглашала Алена. — И вот тебе мой сказ: устроишься, так сразу же купи за тридцать копеек лотерею. Я прямо сама не своя! Ведь это надо же… Ну, садитесь, рассаживайтесь. Чем бог послал. Я, однако, третий день не готовлю. Как после пожара живем.

С лица ее не сходила широкая, шалая улыбка. На мужа она смотрела нежно.

— Кеш! Чего расселся-то? Угощай.

— Раскомандовалась! — весело огрызнулся Викентий. — А чай где?

— Ох, матушки родимые! — вскинулась Алена. — И верно ведь. Совсем голову потеряла.

Викентий незаметно подмигнул гостям и проворчал с притворной строгостью:

— Орет, орет, а толку нету. Хуже нет дело с бабой иметь.

— Говори, говори, — улыбнулась Алена. — Билет-то кто купил?

— Купила… Силком заставили взять! Ну, Владим Петрович, спасибо, что заехал.

— С миром вас, с удачей, — сказал Рогожников.

Алена прыснула, закрылась рукой, краска ударила ей в щеки. Викентий с веселым укором смотрел на некстати развеселившуюся жену.

— Во, видали ее?

— Да ешь ты, ирод, ешь! — набросилась на него Алена. — Третий день на голодовке, как дурной.

— Так ведь жизни нет! — пожаловался, набивая рот, Викентий.

Они взглянули друг на друга и внезапно закатились дружным легким смехом.

— Ох, драть нас некому! — проговорил, сокрушенно мотая головой, отсмеявшийся Викентий.

Неслышно появилась суровая старуха с ребенком на руках.

— Утихли? — Она опустилась на первую же лавку. — Как татары какие, отец Феофан. Свету белому не рада. Людям в глаза бы не смотрела… Ну их и с лотереей ихней!

Алена, утирая губы, бросилась к ребенку:

— Гулюшка наша пришла! Проголодалась наша гулюшка…

Словно в сердце ударило Лизу нежное и счастливое воркование матери над своим ребенком. Как от толчка, возникла в ее памяти картинка давнего, казалось, начисто забытого дня в детстве. Ну да, правильно говорила Константиновна про град, когда-то сильно напугавший Лизу. Вот так же был однажды голубой и теплый день, зеленое раздолье огородов, и вдруг как бешеный защелкал, загудел свирепый крупный град. Лиза заплакала, испуганно закрыла голову ручонками, но тут с огорода прибежала мать, успела подхватить ее с крылечка и, мокрая, счастливая, вбежала в избу. «Ах ты, гулюшка моя! Испугалась, моя гулюшка…» Прижавшись к матери, Лиза согрелась, присмирела, и они вместе зачарованно стали глядеть, как треплют град и ветер развесистые заросли черемухи под окнами. Да, это ей запомнилось: неистовый шум ветра с градом, несчастные кусты, мотающиеся в палисаднике, и оттого, видно, особенно незабываемыми остались тепло и ласка матери… Задумавшись, Лиза как будто побывала наяву в том голубом весеннем дне, когда ее так напугал шальной отвесный град.

Старая Мавра, отдав ребенка, уставилась на Лизу выцветшими, ничего не выражающими глазами и разглядывала ее бесцеремонно долго.

— Это чья ж деваха-то будет? Не видала никогда.

— Своя! — крикнула ей Алена, копошась с ребенком. — Устину племянница. Марьина дочь.

— Это какой же Марьи? За майором которая?

— За каким еще майором, что вы путаете? — с досадой прокричала ей Алена. — За Василием-объездчиком. В Вершинки-то ушла. Забыли?

— За союзником, что ли? Так бы и сказала сразу. А то орет, орет…

Не обращая больше на свекровь внимания, Алена улыбнулась Лизе:

— Ну, теперь признала. Теперь ее не переслушаешь. Заговорит.

— Так это Марьина деваха? — бормотала старая Мавра. — Большая выросла. А капелешная была, где там! Не узнать… Матери бы сейчас поглядеть…

— Ладно, ладно тебе! — крикнул ей Викентий, жалея Лизу. — Чего теперь!

Из сочувствия все замолчали и не глядели друг на друга. Здесь, Лиза это чувствовала, мать хорошо знали и жалели так, как жалеют близкого человека с несладко сложившейся судьбой. Не было сомнения, что все связанное с замужеством и уходом матери из родной деревни, с ее нелепой смертью было обсуждено между своими не раз и не два.