Соседи

Маринка убежала за Дваждырожденным и Богомазом. Голова замолчал, и в сельсовете стало тихо. На безлюдной площади грелись на солнышке двое бездомных собак. А все мысли Головы были в лесу. Неужели они вправду нападут? Но тут дверь была распахнута настежь, и в сельсовет зашел батюшка Тарас. Он, не здороваясь, стал с порога рассказывать, что какой-то хулиган ворвался в колокольню, чтобы устроить переполох, и что нужно вызвать милицию. Но та и сама в лице заспанного Грицька ввалилась в сельсовет, и Голова в который уже раз был вынужден повторить свою печальную сагу о том, что он увидел в лесу. Рассказ его, понятное дело, не вызвал у Грицька и тени энтузиазма. Только этого ему не хватало – схватиться с упырями, которые могут оказаться еще страшнее того, которого он обнаружил парящим над сельсоветским полом. Кроме того, ему хотелось найти клад в виде банки нежинских огурчиков и с маленькой стопочкой дарующего вдохновение напитка, чтобы утешить чудовищную боль в затылке. И молоденькой картошки с маслом и укропом, чтобы блаженное тепло разлилось по телу. Но вместо этой упоительной перспективы – он рассчитывал каким-то образом разжалобить Наталку, чтобы она подсуетилась и надлежащим образом подготовилась к обеду, до которого оставалось всего часа два, – ему подсовывают крыс и упырей, и он вынужден будет с ними схватиться, а ведь не известно, чем это может закончиться, и все это совсем не напоминает тихий семейный обед. Одним словом, Грицько пожалел о том, что зашел в присутственное место, и эдак бочком стал ретироваться в сторону двери, чтобы выскочить из нее на свежий воздух, и броситься к теплой, как печь, Наталке, и запереться на засов, и сказаться больным, и чтобы Наталка немедленно принялась варить картошку, а он включит телевизор и спокойно проведет утро. Но Голова сразу раскусил его маневр, и его гневный крик парализовал Грицька, и он как бы прилип к полу и уже не осмеливался отступать дальше к двери, за которой благоухало лето и где его ожидала свобода.

– Защитники отечества! – вещал Голова голосом свихнувшегося от перенапряжения диктора радио. – В эту трудную годину мы все как один станем на защиту родной Горенки! Не позволим злобным крысам и истосковавшимся по человеческой крови упырям захватить нашу землю. К оружию! Дадим отпор коварным захватчикам!

Вошедший в раж Голова совсем забыл, что оружие есть только у Грицька, да и то если его не обезоружила Наталка, и у Дваждырожденного.

Батюшка Тарас взирал на все происходящее с неподдельным ужасом. В здешних местах он был еще новичком и не верил в рассказы о ведьме – жене Скрипача, хотя гроб с ее телом так и не удалось внести в церковь. Не доверял он и другим злопыхательским россказням о том, что Явдоха прогуливается иногда в ночном небе на метле, и о том, что в здешнем лесу обитают черт с чертовкой, которая время от времени проникает в село, чтобы в человеческом облике вводить в искушение православных. Поэтому к рассказу Головы он отнесся так, как относится врач психиатр к откровениям своих пациентов. Но для успокоения страстей он предложил (в который уже раз!) окропить присутственное место святой водой и воскурить благовония, которые привезены были с далекого Афона, для того чтобы отвадить нечистую силу. Присутствующие с великой радостью согласились, и святой отец ушел за кадилом. И тут в сельсовет вошла запыхавшаяся Козья Бабушка, которая, к великому огорчению присутствующих, поведала им о том, что на околице Горенки она заметила великое множество зеленых гадов, которые сплошной массой, как гусеницы, движутся в сторону села. И что козы ее, хотя и были голодны, бросились бежать и она не смогла их остановить, и что она предполагает, что нечистая сила намеревается взять Горенку штурмом и что пора вызывать войска.

Мысль про войска показалась Голове интересной. Он тут же снял телефонную трубку и набрал Акафея, а тот, к счастью, оказался на месте и Голова тут же поведал ему свою печаль.

– Слышь, Акафей, – бодро приветствовал он начальство. – Ты это, давай, войска вызывай, а то нас штурмом брать будут, а у нас то пока один только ствол – у Грицька, но этого нам мало…

В трубке послышалось встревоженное дыхание Акафея, который пытался сообразить, что ему будет, если окажется, что в Горенке разразился массовый психоз.

– Ты сегодня уже обедал? – ответствовал Акафей, который, как и все смертные, не любил, чтобы ему прямо с утра задавали загадки. – Какие войска? Может, тебе, я извиняюсь, следует пойти еще поспать? Утром ты ловил что-то бреднем, сейчас тебе войска вызывай. Ты здоров?

Но Голова не сдавался.

– Ты это, как хочешь, я тебя предупредил, так что тебе отвечать, если они нас завоюют… и убьют. И Голова глубоко и грустно, и даже как-то судорожно, вздохнул.

Акафей, который не учуял в голосе у Головы отзвуков доброго обеда, встревожился еще больше.

– Кто на вас нападает, а? Может быть, ты все-таки налоговую имеешь в виду? Так ты не бойся, я приеду и все улажу.