Соседи

— Сразу узнаю, — сказал Дементий, сворачивая самокрутку. Он сидел на траве, подогнув под себя ногу, и, казалось, весь был поглощен только тем, как потуже и покрасивее свернуть самокрутку. Яков, лежавший на разостланной телогрейке, тоже сел и закурил. Дым выдыхал вяло, губы его при этом кривились, будто курил по принуждению или не нравился табак. Медленно сдул пепел, приподнял изогнутый козырек кепки, из-под которого сверкнул второй глаз, и спросил:

— Как думаешь, из наших краев?

— Думаю, что нет.

— Если не из наших, то откуда? Издалека не станет ходить.

— Почему не станет, — возразил-Дементий. — Кому надо, придет за тысячу километров.

— Схватить бы его надо, связать, и в контору. Там бы разобрались.

— Как ты его схватишь, — сказал Дементий. — Мы едем, орем по лесу, он нас за километр обойдет. А захочет, спрячется рядом и будет слушать, о чем мы тут с тобой говорим. Вполне может быть.

Яков хмуро оглянулся по сторонам, будто хотел убедиться, — а не прячется ли кто-нибудь в ближних кустах или за деревом, и сказал:

— Нам тайга знакомая.

— Тайга-то знакомая, да в ней триста ворот, — сказал Дементий.

— Попадется.

— Может, и встретимся, каждый день в лесу.

— Куда он денется, — рассуждал Яков. — Здесь мы с тобой пасем, за Харгантуйским мостиком — тоже пастухи. На хуторе не спрятаться — лес редкий. Надежнее всего ему сидеть в Харгантуйском лесу, по той дороге мало кто ездит. Там хорошая ловушка на Ильиной заимке — амбар стоит и колодец. Да-а, утром бы или ночью проверить…

— И тут недалеко такая ловушка, — сказал Дементий. — Дом на Татарском, в котором Маша жила!

Дементий съездил на Исаковку. Никто из новых жителей за последнее время на Исаковке не появился.

Утром Яков Горшков рассказывал в бригадной конторе, что около Белой пади, а точнее, около дома Мезенцевых, появляется по ночам какой-то человек. Раз этого человека видел за мостом Дементий…

Мужики сидели на длинных скамейках вдоль стен, на подоконниках и даже на столе, за которым, низко склонившись, сидел бригадир с мальчишеским лицом, в берете, в нейлоновой куртке с застежкой молнией. Он недовольно смотрел на Якова, будто Яков вместо того, чтобы заниматься делом, отнимал время и у себя и у других. Бригадир бы давно попросил его «говорить короче и ближе к делу», но Яков говорил что-то не совсем обычное, и бригадир, оставаясь все так же недовольным, продолжал слушать его. Изредка поглядывая на пастуха, он чертил блестящим концом авторучки какую-то незамысловатую, фигуру на столе, кажется, у него выходила зигзагообразная непрерывающаяся линия. Он чертил все медленнее и, наконец, перестал — бросил авторучку на стол, будто она ему больше не понадобится, отклонился от стола, взгляд его тяжело уперся в Якова.

— Ты, Яков, всерьез все говоришь или вы с Дементием от скуки придумали?

Сразу же после этих слов бригадира исчезло напряжение, с которым сидели и слушали мужики, все зашевелились, заговорили, стали закуривать.

— Кто тебе сказал про этого мужика? — спросил бригадир у Якова, и сразу же стало тихо.

— Дементий.

— А ему кто?

— Петр Иванович.

— Ничего не слыхал, — сказал бригадир, оглядывая лица мужиков. — Везде езжу, всех вижу, ни от кого — ни слова. Петра Ивановича позавчера видел в конторе… Наверно бы, он сказал, если бы что-то плохо было. Сколько, ты говоришь, как этот человек у нас появился?

— Неделя будет.

— А точнее?

— Может, побольше недели…

— Дементия бы послушать. Где Дементий?

— Пошел за конем.

Колхозники, сидевшие на подоконнике, как по команде, повернулись к стеклу и посмотрели в сторону конного двора.

— Идет!!

— Коня сейчас привяжет, — сообщили два или три голоса с подоконника.

Через дверь слышно было, как Дементий поздоровался в сенях с шорником Буреломом, прозванным так за свой огромный рост и за огромную силу. Дементий говорил с шорником и не торопился заходить в контору. Бригадир посмотрел на свои часы в золотой оправе и на серебряном браслете, обтягивавшем крупную, мужицкую, но уже слегка холеную руку, и попросил кого-нибудь из близко сидевших к двери позвать Дементия. Дементий, по всей вероятности, выпрашивал у Бурелома узду или новое седло. Даже после того как его позвали, он долго не входил.

Пастухи в Белой пади находились в привилегированном положении, но у Бурелома выпросить даже пустяковый ремешок было не так-то просто: без распоряжения бригадира никому ничего он не давал. Бригадир улыбнулся, поняв по голосам, доносившимся из сеней, как твердо стоит Бурелом на страже колхозного имущества.

Не переставая улыбаться, бригадир вылез из-за стола, по-хозяйски прошел мимо скамеек с мужиками, выглянул в сени и крикнул:

— Дядя Афанас! Дай пастухам все, что просят!

— А он ничего не просит, — широко развел лапищами Бурелом, будто собирался отдать пастуху все, что было у него в хомутарке.

— Я же слышу — просит, — сказал бригадир и засмеялся. — Ну и Бурелом!

Бурелом как будто не слышал бригадировых слов, ушел в глубь хомутарки, освещенной яркой электрической лампочкой, и принялся что-то разыскивать, раздвигая хомуты на стене то вправо, то влево. Дементий стоял и ждал.