Соседи

Ребята застеснялись еще больше. Петр Иванович смотрел на них, улыбаясь, зная, что этих-то двух ему уже не придется учить.

Из комнаты, прогрохотав стулом, в носках вышел Павел. Лицо заспанное, круглое как шар.

— Придремнул маленько, — сказал Павел, протягивая Петру Ивановичу руку с коротенькими толстыми пальцами.

— На закате спать вредно, — сказал Петр Иванович и стал осматривать новую печь с плитой.

— А почему говорят, — на закате спать вредно? — спросил Павел, рассматривая печь вместе с Петром Ивановичем.

— А ночь для чего?

Варка быстро заходит в комнату, смотрит на Павла, на Петра Ивановича, и снова — на Павла.

— Все ей мало, — жалуется Павел. — Дом выстроил. Конечно, не такой, как у вас, но в два раза больше старого. В чулане полкадушки сала… Хлеб есть, молоко есть, две свинюшки, кур полная ограда!

Варка стыдит Павла при чужом человеке:

— Половину сала ты за бутылку отдал!

Пошевеливая на коленях скрещенными пальцами, с черными от грязи ногтями, Павел улыбается:

— Так было.

Варка махнула рукой и ушла на кухню. Пристыдить Павла — дело безнадежное.

Петр Иванович оглядел стены, потолок, пол.

— Когда собираешься штукатурить и красить?

— Со временем хоть разорвись! — воскликнул Павел, изображая страшно занятого человека.

«Будешь так пить, и разорвешься!» — едва не сказал вслух Петр Иванович. Так думать Петр Иванович имел все основания: больше одной недели, чтобы не напиться, Павел не выдерживал. Его бы давно прогнали с конюхов, но кого поставишь? Прогонишь, а потом к нему же идти и кланяться?

Петр Иванович не верил, что водка сильнее человека. Пил же и он когда-то за компанию, а потом бросил. Он смотрел на Павла как на больного человека, но жалости к нему не было.

Идя к Аншуковым, Петр Иванович ожидал увидеть худшую картину. Недовольный и даже несчастный Варкин вид не соответствовал тому, что увидел Петр Иванович в доме Аншуковых. Видно, совсем недавно Варка купила огромный радиоприемник, он занимал чуть не половину стола, у Петра Ивановича, например, не было никакого радиоприемника — хватало репродуктора. Картина в рамке, тоже огромная и тоже новая, висела над кроватью. Чья была картина и что было на ней нарисовано, Петр Иванович не знал, — что-то лесное; если смотреть дольше, что Петр Иванович и сделал, то картина начинает нравиться… Хорошие шторы на дверях и на окнах, диван-кровать, на которой валялась одежда детей и взрослых. Около диван-кровати стояла стиральная машина, как будто Павел или Варка нарочно поставили ее на самой дороге, чтобы все видели, что у Аншуковых есть стиральная машина. Петр Иванович мысленно сдвинул ее правее, в угол, там ее будет не видно… И картину бы повесил на другом месте, а то очень уж она низко висит над кроватью… Или от того, что дом новый, или Варка не умела, или ей некогда было, все эти и другие предметы не нашли еще своего места и крикливо бросались в глаза.

Пришла Варка, села с мужиками.

Сразу же, как только она села, ребятишки выбежали на улицу. Варка постучала в окно, чтобы они далеко не бегали.

Старших детей дома не было. Дочь и сын уехали в конце августа в город учиться, а еще одна дочь вместо матери ушла на ферму доить коров. Как двенадцатилетняя девочка, придя за пять километров из школы, справляется с такой тяжелой работой, Петру Ивановичу непонятно. Ну, было бы ей четырнадцать, пятнадцать лет…

— Пускай привыкает, — сказала Варка.

— Плохая привычка, — сказал Петр Иванович, взглядывая на Павла и давая этим понять, что здесь больше виноват Павел, а не Варка.

Павел даже глазом не моргнул: он ничего не видел предосудительного в том, что здоровая девчонка поможет матери. Меньше бегать будет!

— Нас никто не жалел, — сказала Варка, и лицо ее покрылось белыми пятнами. Чего-то она недоговаривала, и эту недоговоренность Петр Иванович отнес на свой счет. Варка причесала перед зеркалом волосы, и все равно сидела какая-то взъерошенная, жиденькие косички, с лентами как у школьницы, едва скрывались за плечами. Несмотря на округлость форм, лицо у Варки сухое, жестковатое, взгляд недоверчивый, будто она ждет какого-то подвоха.

— Варвара Федоровна, Павел говорил, что ты хочешь работать уборщицей в школе.

— Правильно, — Павел кивает. — Правильно.

— А коров кто будет доить? Он? — Варка взглядом указывает на Павла.

— А что, думаешь, не подоил бы?! Забыла: ты как-то напилась, а я нашу Пеструху доил!

— Молчал бы, ботало колхозное!

Петру Ивановичу не нравится, что Варка повышает голос на Павла. Как-то так получается, что она одновременно повышает голос и на Петра Ивановича. И Павел хорош: зачем при постороннем человеке компрометировать жену?

Если спросить, сердится ли Варка на Петра Ивановича, она скажет — нет, потому что и в самом деле как будто давно не сердится, — просто появляется в ней что-то такое, с чем она сладить не может, и тогда она сердится на себя и на других…