Соседи по Москве

– Дочка, я хочу побыть одна. Я хочу, ты редко слышишь от меня такое. Мне с детства не удавалось, а потребность была, есть и будет. Разумеется, я оставалась… Но по чьему-то расписанию. Все уходили и возвращались тогда, когда им было надо. Меня изводили эти клочки одиночества. Ладно, оставим прошлое. Но и с тобой мы постоянно вместе. Другие матери не в силах залучить ребенка домой, а я, грешница, – придумать, как выпроводить. Все равно настанет момент, когда тебе будет нужен только твой мужчина. Ты отстранишься, уйдешь, даже если мы будем жить вместе. А я не умею без тебя. Я паникую, стоит вообразить, что ты изменилась. Мне, мне нужно привыкать к тому, что ты годами будешь занята не мной. Я не хочу терзать тебя ревностью, лезть в твои дела. Давай лучше расстанемся на два-три месяца, чем начнем безобразно ссориться от неподготовленности к переменам. Мы будем созваниваться, проводить выходные вместе, если захочешь. И мы в любой момент вольны прервать этот эксперимент. Может, не ты ко мне запросишься, а я к тебе. Но попробуй самостоятельность на вкус, на ощупь. Вдруг понравится…

– Короче, ты от меня устала, тебе надоело меня обслуживать, – взорвалась Леона. – Давай я сама буду заваривать чай и бросать шмотки в стиральную машину! Говори, когда душа требует покоя, я уйду на час, два, три, четыре!

– Нет! – испуганно крикнула мама. – Я устала от себя! Думаешь, я перестану за тебя бояться? С глаз долой – из сердца вон? Никогда! Но у меня четкое постоянное ощущение, что ты маленькая. И я веду себя с тобой соответственно: бодрая, неунывающая, собранная, ответственная. Клянусь, это не притворство. Я права не имею быть другой с ребенком. А ребенку третий десяток. Я выживаю из ума. Когда тебя нет рядом, бьюсь головой об стенку. Когда ты со мной, люто хочу побыть одна. Мне необходимо уединение. Я уже не соображаю, кто я. Я представления не имею, сколько мне самой лет. Прости. Неужели мы, родные, любящие друг друга, не справимся с этим?

Леона тоже напрочь утратила способность думать и рассуждать. Аргументы мамы свистели мимо ушей, как нервный февральский ветер. Но обида заставляла хотя бы спрашивать:

– А как же бабушка? Она гнала вас с тетей из дома? Не уставала от вас, от меня? Ее любовь выражалась в хлопотах о дочках и внучке с утра до ночи. Она интересовалась нашими делами, нашей жизнью. Да, тетя сказала, что не желает занимать в семье бабушкино место. Ты, значит, тоже?

– Господи, да у нее с годами сформировался комплекс вины. Она разочаровалась в отечественной демократии. Говорила, что напрасно боролась, забросив дочерей. Что задолжала нам чистый, пахнущий свежей выпечкой безмятежный дом. А в детстве и отрочестве мы ее редко видели, жили, как сироты. Но она нас любила, мы любили и любим ее. Я тоже все делаю из любви к тебе.

– И что будет после ремонта?

– Как что? Будем выбирать и покупать мебель, светильники, электроприборы… У нас теперь ничего нет. Ну, дочка, мы по натуре авантюристки. Давай попробуем выяснить, на что способны. Знаешь, я выбросила даже старую одежду. И мою, и твою. Оставила ровно столько, сколько поместится в два больших чемодана. В смысле, два тебе, два мне. Чемоданы в темной комнате. Надо обсудить, что мы хотим от ремонтников. Собрать вещи. Заказать такси. Ну… И… Если ты категорически против, едем вместе к тебе.

Мама все-таки сдалась. Но Леона уже обиделась и разъярилась. «Не получилось у нее, – вихрилось в голове, – не стала она идеальной матерью, утомилась за двадцать с небольшим лет. Захотела любить на расстоянии, уйти из практики в теорию. Чем я ее обременяю? Чему мешаю? Почему нельзя разговаривать со мной, как со взрослой»? И почти с ненавистью идеальная, надо полагать, дочь сказала:

– Я не против того, чтобы разъехаться. Только поскорее.

Прежде чем швырнуть в чемодан первую тряпку, она успела заметить на дне конверт с надписью: «Продолжай откладывать свою зарплату. Если этих денег не хватит, я добавлю». Леону потянуло достать мамины наличные и сурово заявить: «Обойдусь». Но сдержалась. «Пусть будут на всякий случай. А то еще не пустит назад», – мстительно подумала она и быстро закидала конверт платьями.

2

Леона принципиально забила сезонным тряпьем только один чемодан. Уж сиротствовать, так сиротствовать. И не заметила, что складывать оставшиеся вещи в другой и размещать его в темной комнате придется гонительнице. Она собралась и выскочила из дома за пятнадцать минут, чтобы не успеть наговорить гадостей. Чмокнула маму в щеку – двадцатилетняя привычка так расставаться и встречаться, но холодно, будто кляня себя за несдержанность. Мама успела погладить ее по волосам и сказать:

– Я там в холодильник сложила продукты на несколько дней. Храни тебя Бог, доченька. Позвони, как доедешь.

– Да, займись, Боже, моей девочкой, а я умываю руки, – крикнула Леона.