Соседи по Москве

Ей было восемнадцать, только школу окончила. А Коле двадцать восемь, он в их городке в бригадирской должности коттеджи строил. Увидел, брови взметнул – так понравилась – и вдруг спросил: «Извиняюсь, вы как, девушка непорочная»? Она от изумления не обиделась, согласно кивнула. Тогда он стал за ней ухаживать. Об истинном Боге рассказывал. Увлек своей верой. Поженились. Мама только обрадовалась – девяносто восьмой год, никто не знал, что дальше будет. Ни противозачаточных пилюль, ни других средств, ни абортов они не признают. Даже безопасные дни не рассчитывают. Четверых детей родили: старшему девять лет, потом девочки – шесть и три, и младшему год. А с ними тосковать некогда. Иногда ей говорят, что в Москве в ее тридцать с небольшим и первого редко рожают, что молодость пропала. Она кротко ответствует: «Чтоб ваша так же пропала, счастливы были бы».

В кризис работы в Москве для Коли не стало, и они поехали в Украину к родственникам. Год там перекантовались. И вот возвращались. Детей оставили матери. Потому что планы были серьезные: продать московскую двухкомнатную на Юге, задействовать материнский капитал и выгрызть у государства дом в Бутово, там для многодетных строят. Квартиру ей завещала малознакомая тетка, то есть двоюродная бабушка. Приятная неожиданность, но ведь Бог знает, у кого, в чем нужда. Оксана в нее и мужа, и детей прописала, так что они уже давненько были москвичами. Свою панельку сдавали дорого – всегда находились лохи, только что явившиеся из провинции и в ценах не разбирающиеся. И Коля такой добрый, что к людям, что к зверью. Никто квартирантов с кошками-собаками не пускает. Он же говорит: «Десять тысяч сверху и живите». А себе Скоробогатые за те же деньги снимали трехкомнатную в этом самом Бутово. Старший там в школу пошел. Опять же все дети наблюдались в тамошней поликлинике. Пора было оседать в столице крепко и удобно.

Перед тем, как уехать к родне, они освободили трехкомнатную и задумались, куда девать нажитое? Через границу везти дорого, в свою нору тащить – можно жильцов потерять. И так с них потребовали деньги вперед. Додумался, как всегда, Коля. Искал, и, Господь вознаградил безгрешного, нашел однокомнатную вчетверо дешевле, чем сдавали свою двушку. Перевез туда детскую мебель, одежду, посуду. У многодетной семьи действительно вещей немного. Огляделся – места полно. Ну, и сдал ее тихой пришибленной разведенке. А сам, когда наезжал и платить, и плату собирать, и насчет работы узнавать, останавливался на день у разных приятелей. Вот что терпит ради Оксаны и деток.

Будет у них дом, Коля, наконец, купит собаку. Как ребенок малый их любит. Конечно, во двор, в будку, чтобы сторожила. Он уже объявления смотрел, частные, не клубные, зачем переплачивать. Вся Москва как раз с ума сходила по лабрадорам. Коля нашел самого дешевого, позвонил. Просто, чтобы выяснить, можно ли еще цену снизить, мол, трое детей, четвертый на подходе. Спокойно объяснил, что на цепь посадит. Хозяйка разоралась: «Да вы в своем уме? Своего не продам, и другого не смейте губить! Вы бы хоть поинтересовались, что это за порода! Они же склонны к компромиссам, у них же интеллект. Они с детьми занимаются лучше всяких нянек. Э-эх, если бы все люди этих душевных, умных собак держали, войн бы в мире не было»! И трубку швырнула. Вот такие истерички бывают. Какое ей дело, как собаку используют? Не д аром же ее отдает. Коля, святой человек, ее даже не проклял. Только решил овчарку брать.

Ой, люди, людишки. Бедные – свиньи, а богатые еще хуже. Когда первую жилицу пустили, думали, горя знать не будут. Еще их вещи в квартире лежали, хотя сами уже в Бутово жили. Подремонтировал Коля там все, обустроил, забрал узлы. А потом вспомнил, что оставил икону Николая Угодника без оклада, старинную, всю в трещинках, наверное, дорогую. И велел Оксане, когда за деньгами поедет, ее забрать. Та квартплату взяла и свое попросила. А баба вдруг так ехидно говорит: «Когда Ваш супруг приходил за скарбом, он старую балалайку и эту икону попросту закинул на антресоли, как равновеликие деревяшки. Вы протестанты, на доски не молитесь. А я православная, мне этот образ в утешение. Оставьте, пожалуйста, когда буду съезжать, с собой не заберу, клянусь». Оксану аж в жар бросило от таких упреков. Тоже нашлась богомолка, без своих образов на квартиру идет! Прав был Коля, ценная икона у тетки, раз она так распелась. «Нет, муж велел домой принести. Мы, конечно, иначе молимся, но это – память о бабушке». Вздохнула. Отдала. Попробовала бы не! Коля разобрался бы.