Соседи по планете: Домашние животные

Теории Мальтуса дали решительный отпор прогрессивные мыслители прошлого, а уже в наше время, говоря о проблеме продовольствия, даже лорд Бойд Орр, в прошлом один из руководителей ЮНЕСКО, очень точно заметил: «Человечество знает, что ответить Мальтусу: производство продовольствия никогда не было развернуто на полную мощность, так как целью западной цивилизации было производить не такое количество продовольствия, которое необходимо для удовлетворения человеческих нужд, а такое, какое можно выгодно продать».

И еще — «зеленая революция».

О ней много писалось, много говорилось. Суть ее в том, что ученым удалось не только вывести в опытном порядке, но и внедрить на практике в широких масштабах высокоурожайные сорта пшеницы. Так, в некоторых странах Западного полушария урожай благодаря этому увеличился в четыре раза. В нашей стране в ряде районов благодаря внедрению высокоурожайных сортов, выведенных академиком Лукьяненко, уже получены урожаи, превышающие в 8-13 раз прежние.

Но это пока лишь относится к «зеленой революции». С мясом — сложнее. Людям еще предстоит много работы, очень много. И если говорить о коровах, очевидно, необходимо менять их «сущность». Не только улучшать уже имеющиеся породы, но и выводить новые, совершенно новые, принципиально отличающиеся от имеющихся. Таково веление времени. И подход к скотоводству уже совсем иной.

Фермы и крупные комбинаты промышленного типа. Так надо. Иначе нельзя. Это — один из путей преодоления экологического кризиса. Сельское хозяйство, и в частности животноводство, а еще конкретнее — разведение коров и быков, все ускоряет темп. И тут мне хочется остановиться. Нет, не замедлить темп и тем более — не повернуть вспять. Остановиться на минуту, чтоб оглянуться назад.

Мы говорим о стадах, о молоке, о мясе. А сейчас всего несколько слов о самой корове. Даже не вообще о корове — о той самой пресловутой русской Буренушке, о которой когда-то говорили в народе: «Утка в юбке, курочка в сапожках, селезень в сережках, а корова в рогоже, да всех дороже».

Да, она порой действительно была всего дороже, хотя часто жилось ей очень и очень плохо.

Есть такое выражение — «горемыка», то есть «горе мыкает».

У В. Даля слово «мыкать» объясняется так: «чесать лен или пеньку на кудель для пряжи, что делается мыкалком, гребнем или щеткою». То ли потому, что это была нелегкая работа, то ли потому, что движения были однообразны и утомительны, то ли по каким-то другим причинам слово «мыкать» стало употребляться в разных значениях — и в значении «заколебаться» и «замучиться», «истаскаться» и так далее. «Мыкать по свету» у Даля — «шататься в нужде», а «мыкать горе» — «бедовать».

Но есть у того же Даля в его словаре еще одно слово — «мык». Оно идентично слову «мычать», «мыкнуть», «мыкать».

Как-то, рассуждая об этом, профессор В. И. Цалкин высказал такое предположение: а не происходит ли выражение «горемыка» от «горько мыкать, то есть мычать»?

…Мы сидели в одной из комнат Музея истории и реконструкции Москвы в самом центре столицы. За окном — залитые огнями улицы, бесшумно проносящиеся автомобили. А мы вдруг представили себе Москву трехсот-четырехсотлетней давности.

Белокаменная она была лишь в самом центре. А вокруг — деревянные посады, дома, стоящие в центре дворов, обнесенных высокими заборами, домики с подслеповатыми окнами. И чем дальше от центра — тем больше таких домов и домиков. А во дворе почти каждого — деревянные постройки, сараи, конюшни, хлева.

Москвичи держали коров. Летом они паслись всюду — по топким берегам Москвы-реки, на пустырях, которых в Москве было достаточно, разгуливали нередко по улицам. Там, где сейчас Остоженка, были когда-то заливные луга. На них косили сено, ставили стога. Память об этом сохранилась в названии улицы. И там, где сейчас стадион имени В. И. Ленина — в Лужниках, тоже были луга. И еще их было много. Летом коровы паслись. Зимой стояли в хлевах. Их, конечно, кормили. Но к весне часто запасы кончались. Коровы начинали голодать. Худели. Слабели так, что не могли уже стоять на ногах. Их подвязывали вожжами или веревками к стропилам. От голода коровы мычали. Громко, тоскливо, горько. И над Москвой висело это горькое мычание…

Не знаю, прав ли профессор Цалкин, но такое объяснение «горемыки» может, наверное, быть. Горемычные буренушки были, конечно, не только в Москве. Не всегда крестьянин мог запасти достаточно сена и соломы на зиму, и к весне стоял над деревней такой же горький рев, как над Москвой. И не все коровенки выдерживали — многие не доживали до весны. И тогда горько плакали крестьяне — ведь эта коровенка была им и кормилицей и поилицей. Конечно, как говорят, «молоко у коровы на языке» — от того, что и как она будет есть, зависит и количество и качество молока. Крестьянские коровенки лишь летом, да и то не всегда, были сыты. Мало они давали молока. Но все-таки давали. Кружка молока ребятишкам — того самого молока, в котором все есть, что надо человеку, — это уже еда. Ведь другой еды часто не было. Иногда были и сметана и творог… И еще — навоз.