Соседи по свету. Дерево, полное птиц

В далеком-далеком детстве, когда оставался один, у меня замирало сердце. Я на цыпочках, оглядываясь, крался в мамину комнату, где в комоде в заветной коробке из-под леденцов таилось мое счастье. Бледнея от шорохов, краснея от недозволенного, высыпал несметные богатства на ковер и, закрыв от удовольствия глаза, оглаживал липкими ладонями лица своих друзей. Тех, что с пальто и костюмов, определил в мужской род. Они были смуглые и темноволосые, как и я. Яркое разноцветье девочек волновало, они постоянно выпадали из рук и закатывались под стол. Приходилось выманивать их оттуда элегантной логарифмической линейкой. Порой она мне служила и скрипкой, а сердцевина ее – смычком. Там не было и двух одинаковых пуговиц, они все разнились, как и лица людей. И вот наступал самый ответственный момент соединения в пары.

– Вы какие конфеты любите?

– В фантиках.

– Разве они вкуснее?

– Да.

– Почему, объясните, пожалуйста.

– Они, проснувшись, шелестят страницами своих снов.

Мои многочисленные тетки по линии матери жили почти во всех республиках Союза. Они всегда в подарок маме привозили пуговицы изумительной красоты. А мне всякие кубики, конструкторы, которые меня совсем не трогали. Я слыл довольно развитым ребенком, мне подсовывали книжки в ярких обложках, которые почему-то даже листать было лень. Всю жадность и нетерпение к жизни я отдавал играм в пуговицы, никому в голову не могло прийти, что они и друзья, и учителя мои.

– Кто мастерит кормушки для птиц?

– Очень-очень бедные люди.

– Почему?

– У них нет своего подоконника.

Стесняясь, осознавая порочность, в пуговицы играл класса до седьмого. Несколько раз давал твердое слово бросить, прекратить глупости, но отказаться от этого сладостного удовольствия не хватало сил. Неполноценность смущала, пугала, хотелось с кем-нибудь поделиться тайным, но страх падения в чьих-то глазах останавливал.

Дошло до того, что даже вне дома я уже не мог обходиться без своих друзей. Пуговицы-близнецы на пальто, на пиджаках, на платьях не оставляли меня без внимания. По ним, не поднимая головы, мог узнавать людей. В ответ они улыбались, одни в два, другие в четыре глаза.

Лишь в шестнадцать лет, увлекшись Тургеневым, с удивлением открыл, что он вместе со своим слугой до самого университета увлекался игрой в оловянных солдатиков. Этот факт чуточку приободрял. Но стыд не покидал моих щек, казалось, я всеми прочитывался.

До сих пор карманы полны пуговиц, с ними увереннее.

– Вы рук нетерпение чем кормите?

– Весной восходящих вопросов.

– А я пуговицами.

Круг – он от Бога, люди его разорвали, назвали подковой. И стали преподносить друг другу на счастье. Мне мои друзья дарят пуговицы, правда, не догадываясь об этом.

– Хотите загадку?

– Давай.

– Тылом к телу, лицом к солнцу. Кто?

– Это мы, твои пуговицы.

Помню, в первом классе на уроке труда учительница пыталась заставить тыкать иголкой в круглые глаза моих друзей. Я отказался, а когда она в дневник закатила пару, заплакал. До сих пор предпочитаю свитера и пуловеры, друзей предавать нельзя.

Уже будучи совсем-совсем взрослым, случайно попал в специализированный магазин, где кроме пуговиц ничем не торговали. Меня там как током ударило детством.

– Вам чем-нибудь помочь?

– Нет, спасибо.

– Вам плохо, может быть воды?

– Не стоит, выберите пуговицу по своему вкусу, я ее куплю на память.

– Вы странный.

– Возможно, но в других местах.

– Почему?

– Там пуговицами не торгуют.

Стал постоянно захаживать в этот удивительный магазин, смотреть на руки, которые, как и мои, не отрывались от глянцевых лиц пуговиц. Вот так пуговицы за меня сделали выбор: эта женщина – моя жена. В магазин заглядываю по-прежнему, и много лет слышу один и тот же вопрос:

– Скажи, почему ты выбрал меня?

– Потому что конфеты в фантиках вкуснее.

– При чем тут фантики, я дома в фартуке хожу?

– Отгадай загадку.

– Иди домой.

Я богатый человек, у меня хранятся пуговицы людей, которые мне нравятся. Я имею возможность беседовать с любым из них. Иногда, когда дома никого, – глазами, чаще наощупь. Вот только не знаю, как поделиться богатством. И поймут ли, примут ли? Взглянул на солнце, оно усомнилось.

Когда настанет пора уходить, обернусь пуговичкой с детской рубашки. И жизнь повторится, и буду любить, и ревновать, и восхищаться. Я богат и сказочно счастлив.

Вчера на службе странный разговор вышел:

– Вот ластик.

– Ау меня карандаша нет.

– Им стирают прошлое.

– Мое не сотрется.

– Почему?

– Оно светится.

Память моих карманов переполнена детством. Кораблики для весны делают только дети, взрослые сооружают для собственных нужд. По жизни как меня только не обзывали.

– Ты пробка.

– Нет, только проба на алиби.

– И что ты этим хотел сказать?

– То, что мне непонятно, как при вас себя поведет весна.

– А что там, в этой весне, особенного?

– Там ливень детских ладоней и бутоны вопросов, а главное-вера во всем.

– Во что, например.

– В то, что даже у снегов весной есть будущее.

2

– Мама, почему на этом пляже всем снятся удивительные сны?

– Тут берег, сынок, особенный.

– Чем, мама?