Соседи (СИ)

— Программист-буквоед? — скептические интонации в Юлькином голосе зазвучали уже неприкрыто. — Задрот какой-нибудь очкастый в растянутом свитере. А вдруг он маньяк, раз не рассказывает ничего?

— Вот зачем ты так о людях, Юль? – возмутилась Уля. — Что за стереотипное мышление?! А мне, знаешь, любопытно! Предложил бы встретиться, я бы согласилась не раздумывая.

— Ох, Ильина… Наивная ты моя… Ничего, жизнь тебя научит, — менторский тон Юльке удавался как никому. Такому даже мама могла позавидовать. Впрочем, тон этот сопровождала хитрющая улыбка, предполагающая, что всерьез её воспринимать не стоит.

— Правильно, дочка, — раздался вдруг дребезжащий голосок. Это сидящая рядом бабушка решила вставить свои пять копеек. — Смотреть надо вглубь, а не по верхам. В приближении всё не то, чем кажется издалека.

Прихватив прислоненную к лавке клюку, старушка с видимым усилием поднялась на ноги.

И вдруг как гаркнет:

— Егорушка!

«Егорушка?! Вот он?..»

«Егорушка», все это время сосредоточенно копающийся в своей «Ямахе», резко вскинул подбородок, стянул перчатки, сунул их в задний карман брюк и спустя десять секунд стоял перед женщиной, тыльной стороной кисти утирая мелкие капельки пота со лба. Влажные волосы послушно подчинились движению ладони и легли, как надо. Большая редкость, ведь обычно шухер на его голове больше всего походил на тот самый «взрыв на макаронной фабрике». Иногда, правда, Егор все-таки вспоминал о существовании расчески, и тогда его вихры выглядели более или менее симпатично. Юлька от них с ума сходила. Впрочем, эта влюбчивая натура сходила с ума много от чего много у кого. Вспыхивала как спичка и прогорала за условные полминуты.

Улю, до сих пор ошалело переваривающую «Егорушку», равно как и смотрящую на него с неприкрытым любопытством подругу сосед удостоил лишь равнодушным: «Привет» и коротким кивком. Бабушке в этом плане повезло больше.

— Да, баб Нюр?

В терпеливом ожидании ответа склонил голову на бок, и непокорные пряди вновь упали на лоб. Юлька шумно вздохнула и закусила губу, в её полном обожания взгляде читалось: «Чернов, я твоя…». Ульяна закатила глаза к небу. Мысленно.

«Егорушка. С ума сойти!»

— Милок, сбегай в аптеку, будь добр, — проскрежетала старушка, вновь опускаясь на лавочку. — Валокордин закончился, а я по такой жаре не дойду. Сил нет никаких.

— Конечно, без проблем. Может, еще что-то вам нужно? Нимесил? Хлеб? Молоко? Лук? Картошку? Шоколад у вас еще есть? Давление, кстати, ваше как?

«Что?..»

Ульяна даже как-то забыла, что вот так откровенно пялиться на людей неприлично. Долгие годы формировавшийся в голове шаблон натянулся по швам: разрываться отказывался, но треск вдруг начал издавать угрожающий. Вот этот, словами мамы, «шалопут», который «ни о ком, кроме себя, не думает», побросает сейчас все свои дела, коня своего драгоценного и помчится в аптеку по указке какой-то бабульки? Да ладно!

Объяснить себе такое Уля могла только почтением к возрасту и ничем иным. Но «Егорушка»? Это чересчур ласково. Так к человеку можно обратиться лишь от большой любви. А чтобы от большой любви – это же еще заслужить надо.

Нет, ну… В детстве Ульяна Егора сама чуть ли не братом считала, однако пришло время, и он спустил её с небес на землю, дав понять, что не готов стоять на её пьедестале самых близких людей. Наглядно показав, что для него не имеет значения привязанность соседской девчушки, что в его жизни для неё места уже не хватает. О том, как тяжело переживался разрыв отношений, вспоминать не хотелось. Неоспоримо одно: последующие тринадцать лет – и особенно последние пять – Егор лишь укреплял Ильиных в сделанных на его счет горьких выводах.

«Егорушка…»

— Нет-нет, милый, мне и за месяц то, что ты мне в прошлый раз принес, не съесть. Дай Бог тебе здоровья!

«Что, блин?! Да в смысле?!»

Пока Уля подбирала с асфальта отвалившуюся челюсть, баба Нюра запустила морщинистую руку в карман цветастого байкового халата, изъяла оттуда горсть монет и протянула их ему на раскрытой дрожащей ладошке, предлагая набрать, сколько надо. Ульяна не могла отвести от этой жалкой кучки грязного металла взгляд. Ей сразу вспомнилась собственная бабуля, здоровья ей покрепче! Бабушка Галя всю жизнь живет на Камчатке, переезжать в Москву отказывается наотрез, и Ильиным ничего не остается, кроме как перечислять на карту пару десятков тысяч рублей в месяц, чтобы та чувствовала себя свободнее в тратах.

«Интересно, а там кто-нибудь бегает для неё в аптеку и за продуктами, или всё сама?»

Егор отшатнулся с таким выражением лица, словно эта старушка божий одуванчик протягивала ему сейчас гранату без чеки. Покачал головой и испарился. Инструменты и запчасти остались брошены на земле у «Ямахи».

На всё про всё пара минут.

— Никогда не берет, — задумчиво протянула баба Нюра, разговаривая, скорее, сама с собой, чем с оторопевшими девушками. — Эдак и на похороны накопится.

«Я чего-то не знаю?..»

Ульяна пришла в себя лишь спустя несколько мгновений. И то только потому, что Юлька, вздохнув еще мечтательней и громче прежнего, пробормотала что-то бессвязное себе под нос.