Соседи (СИ)

Услышанное отказывалось укладываться в голове, прозвучало раскатами грома среди ясного неба. Может, её семья и не была эталонной, но самой Уле казалась самой лучшей, как, наверное, каждому ребенку. В их доме редко кричали, а если вдруг случалась ссора, то после мама или отец объясняли зарёванной дочери, что у взрослых так бывает. Иногда их сдержанные переругивания она слышала по ночам из своей комнаты. И тогда в тревоге с головой пряталась под одеялом. Да, бывало, по утрам за завтраком родители хранили гробовое молчание. Мама говорила, что просто никто еще не проснулся. Да, изредка по вечерам Черновы оставляли её у себя и телевизор делали погромче: тётя Валя шутила, что дядя Артём чуть глуховат. И включала ей «Спокойной ночи, малыши». А потом дядя Артём говорил, что начинаются его «Спокойной ночи, малыши», подразумевая следующий за программой выпуск новостей. И увеличивал громкость до еле терпимой.

Но ведь… Но… Ей всегда казалось, что всё было нормально!

— Но… Ты же… — прошептала оглушенная Ульяна, пытаясь справиться с вихрем лихорадочных мыслей. Они хаотично носились по черепной коробке, бились то о правый висок, то о левый. — Мама сказала, что у тебя появилась другая женщина… Что ты выбрал другую…

Папины губы скривились в горькую ухмылку. Наверное, её следовало перевести, как: «Иного я не ожидал». Или: «Вот сука, настроила против меня дочь!».  Ульяна не понимала оттенка.

— Марина была моей коллегой, а женщиной стала спустя полгода после того, как мы с твоей матерью разошлись, — устало прикрыв глаза, ответил он спокойно. — Не думай, что я на кого-то вас променял. Думай, что я не справился с ответственностью. Что я слабак. Трус. Назови кем угодно. Но не думай, что променял, прошу. Всё, что мог, я оставил вам.

Как бы Уля ни хотела не поверить в папину версию, но, к своему ужасу, верила. Ведь и сама чуть ли не ежедневно пыталась противостоять маминому «авторитаризму и паранойе». Рассказанное отцом походило на правду.

— Я… Наверное, хватит, пап. Как семья? — прерывисто вздохнула Уля. То была попытка увести тему в сторону. Боги, это она хотела встречи, правды и, наконец, отпустить. Или обрести. Но к цене, которую придется заплатить за «обретение», оказалась не готова. Последние месяцы показали, что она в принципе ни черта не знает о жизни. Справедливо ли требовать этого знания от выросшего в тепличных условиях двадцатичетырехлетнего человека?..

Она пытается!

— Нормально, дочь, — отец с благодарностью ухватился за возможность поговорить о чем-нибудь другом. — Тоже не без сложностей, но… Марина старается. Старшая – умница, отличница. Младшая… болеет, лечим.

— Что-то серьезное? — напряглась Ульяна. Никогда не могла она спокойно думать о том, что некоторым детям в этом мире приходится, не успев начать жить, вступать за жизнь в борьбу. Чем они успели провиниться? Хоть какая-то справедливость в этом мире есть? Ау!

Папа покачал головой:

— Не бери в голову. Не смертельно, слава Богу.

«Ну как это? “Не бери…”. Ты же мне не совсем чужой…»

— Может, вам нужны деньги? — робко поинтересовалась Уля. — Ну… На лечение? У меня есть, только скажи… — заторопилась она, смущенная собственным предложением и взглядом, которым отец в эти секунды её наградил. Черт с ним, с билетом, купит на кровно заработанные. Она их на туфту всякую откладывала, а пустит на дело.

— Какой ты была, такой и осталась, — светло улыбнулся папа. — Всегда готовой всё отдать. Спасибо, дочь, не надо. Нам хватает, справляемся, государство помогает. Да и… Не думай, что плохо всё: перспективы у нас хорошие. Лучше расскажи, как твои-то дела? Работаешь уже, наверное?

«Ну, если государство…»

— Угу, — поморщилась Ульяна неприязненно. — Работаю. На фирму «Рога и копыта». Переводчиком.

— Не нравится, — заключил он. Видимо, весь Улин вид говорил именно об этом.

— Нет. Это не то, чем бы я хотела заниматься, — честно призналась Уля. — Скучно.

Зачем, в самом деле, она послушала мать и решила идти по её стопам, если душа стремилась к другому? Чтобы масло на хлеб мазать? Чтобы поддержать семейную традицию? Папа – этнограф, мама – филолог, и дочь туда же? Чтобы не разочаровывать? Когда тебе каких-то шестнадцать лет, очень сложно услышать себя, разогнать туман в голове и разглядеть собственную дорогу, а теперь… Но слова Егора тогда вселили в неё толику веры в свои силы – она даже успела посмотреть, какие вузы предлагают программы по интересующему ее профилю. Вот Школа дизайна, например. Там, правда, семестр стоит конских денег, ну и что? Теперь она сама может их зарабатывать.

— Тебе всего двадцать четыре. Вся жизнь впереди. Ещё не поздно что-то в ней изменить, — папин голос звучал очень ободряюще. — Я бы даже сказал, самое время.

«Вы с ним одинаково говорите…»

— Можно сказать, я уже в процессе, — неуверенно усмехнулась Уля. Ну да, в самом его начале: приценилась. Мама, опять же, ничего о её желании не знает, и ещё неизвестно, как отреагирует. — Но за вложенные в учебу силы обидно.