Соседи (СИ)

— Очень приятно, Вадим. Надежда Александровна. Проходи, как раз чайник вскипел.

Ох уж эта мамина вежливость. По глазам же видно – предлагает, потому что гость, а гостей принято приглашать на чай. Но никакого доверия молодой человек ей пока не внушает – и это тоже прекрасно видно. Была бы её воля – устроила бы ему допрос с пристрастием, не сходя со своего места. Впрочем, глядишь и устроит: семейное чаепитие как раз создает подходящую атмосферу. Не затем ли зовет? Вот только если Вадим сейчас соскочит, отдуваться придётся ей – Ульяне. На допросе. С пристрастием.

Вадим широко улыбнулся, демонстрируя маме одновременно расположение, благодарность, открытость, доверие и даже уязвимость. Улыбка у него и впрямь была детской – Уля ещё в тот раз подметила.

— Спасибо, Надежда Александровна! Я бы с большим удовольствием, но… — покосился он на Улю, — я хотел позвать вашу дочь прогуляться. На часик. Ульяна, ты же мне не откажешь?

«Да ты же уже всё решил! Ну!»

Вопросительная интонация и впрямь не соотносилась с выражением его лица, на котором проступала отнюдь не надежда на благосклонное отношение, нет. «Я знаю, ты мне не откажешь», — вот, о чём Уля читала в серо-зеленых глазах. Довольно самонадеянно, однако уверенность в себе – качество, человеку в принципе нужное. Ульяна такой чертой характера не обладала, но мечтала рано или поздно этот полезный в хозяйстве навык освоить.

Так. Прогуляться. Хочет ли она с ним «прогуляться»? Хороший вопрос. С одной стороны,  сердце не отбивало барабанную дробь, голову не заволакивало туманом, а глаза – пеленой. Ей не хотелось прыгать до потолка от осознания, что она понравилась такому симпатичному парню. Приятно, да, но и только. С другой – ведь каждый заслуживает шанса. Может, из него выйдет неплохой друг. А может, со временем она сможет разглядеть его получше.

— Прогуляться? Ну… Пошли, — протянула Ульяна растеряно. — Я только соберусь, десять минут.

— Да не переживай! — будто в подтверждение своих слов Вадим взмахнул рукой в жесте, который означал: «Не стоит заморачиваться». — Ты отлично выглядишь, к тому же прямо сейчас нам в соседнюю дверь. А гулять уже потом.

«Что?»

— В смысле? — оторопела Уля.

— К Рыжему. Мне нужно кое-что ему вернуть, уже давно. Ненадолго! Он сказал, что в семь у него репетиция, так что… —  и ещё один жест: плечи поднялись и опустились, Вадим трагично поджал губы. На этот раз посыл был таков: «Так что надолго не получится».

«К какому ещё Рыжему?! Какая ещё репетиция?»

Мамины глаза округлились, став похожими на тарелки из их лазурного столового сервиза. В её взгляде отчётливо читалось вопросительное: «Ульяна, ты же не пойдешь?», сменившееся требовательным: «Ульяна, нет!».

А Уля вдруг ощутила, как в грудине заискрило чувство, с которым она познакомилась всего несколько месяцев назад. Давящее, тянущее чувство сопротивления. Боги, ей уже двадцать четыре, а от неё по-прежнему требуют чуть ли не беспрекословного послушания. Управляют её жизнью, причем делают это с непоколебимой уверенностью в том, что лучше знают, что для неё хорошо, а что плохо. Да, право мама имеет: она ведь себя положила на то, чтобы в одиночку поднять на ноги единственную дочь. Однако последнее время Ульяна ощущала, будто стала заложницей ситуации. Мамин вклад в благополучие их семьи был поистине велик, и Ульяне предлагалось внести свой – казалось, вполне посильный. Так что взрослела Уля с пониманием: расстраивать и разочаровывать маму никак нельзя, нельзя не оправдать возложенных надежд. Нужно быть идеальной дочерью, чтобы мама видела, что всё не зря.

Свою маму Уля очень любила, старалась соответствовать её ожиданиям, но…

Том как-то на это сказал, что такими темпами себя она узнает в лучшем случае к пенсионному возрасту, и то если очень повезёт. И мысль эта беспокойная в Ульянину голову последнее время что-то зачастила. В прошлый раз совсем недавно мелькала, недели две назад, в школе танцев. Тогда Уля, с завистью разглядывая взмыленных, покрытых синяками девчонок, вывалившихся из тренировочного зала, в котором закончились занятия по акробатическому пилону, размышляла о том, что мама упадет в обморок, если узнает, что её дочь подумывает освоить «танцы на шесте». «Стыд-то какой!». В тот самый момент Уля ясно почувствовала протест души, сказала: «Довольно!», и записалась на пробный урок. Потом уже себе удивилась, потом, после занятия, ощутила дурманящий запах свободы и сладкий вкус победы – над мамой и собой. Но признаться всё равно не смогла, пришлось соврать. Мучаясь страшными угрызениями совести, Уля выдала матери легенду о дополнительных занятиях по шаффлу, которые ей непременно нужно посещать.

Чувство сопротивления заискрило и тут же потухло. То танцы. А то – сосед. Здесь Ульяне пока особо не хотелось маме перечить. Здесь не знаешь, чего ждать. Точнее, вроде как раз-таки знаешь.