Соседи (СИ)

Ульяна недоверчиво склонила голову к плечу.

— Да?

«Что за сомнения во взгляде?»

— Да.

— Ну… ладно. Не знаешь ты, на что подписываешься, Егор…

Егор округлил глаза. В смысле? Он не знает? Как раз он еще как знает! Шторы-то кое-кто иногда задергивать забывает, да и в клубе всё он видел. И в школе тоже. И… кто, в конце концов, ураганом по его комнате носился когда-то?

— А это… — Уля нерешительно потянулась к альбому и, едва коснувшись обложки, вскинула на него выжидательный, полный замешательства взгляд. «Можно?».

«Наверное, нужно…»

— А это интереснее, — чувствуя, как в груди защекотало перышком, произнес Егор. — Это… Посередине открывай, не промажешь. Их там немного, камеру мы не очень любили.

«Понеслась…»

Прикрыв глаза, застыв у стола, Егор подумал о том, что когда отец настаивал, не стоило так упрямиться: куда больше фотографий вошло бы в этот альбом. От каждой внутри дёргает, каждая поднимает в душе тёплое цунами. Вспоминать тот отрезок, вспоминать светлое в собственной жизни — приятно. Сколько всего благодаря снимкам сейчас встало бы чёткими кадрами прямо перед глазами, будь оба сговорчивее.

До ушей донесся тяжелый вздох, кто-то расчувствовался и тихонько шмыгнул носом.

— Я их не видела…

«Конечно, ты их не видела… Я же тебе их не показывал»

Тишина в комнате настала оглушающая, лишь пленочные конверты изредка шуршали – это Ульяна переворачивала страницы – и шмыганье учащалось. И где-то в ушах отдавался отчаянный стук собственного сердца. Не мог заставить себя открыть глаза. Потому что… Что он тогда увидит? В тех, напротив?

— Эти качели поменяли тринадцать лет назад, мне одиннадцать было… — и без того взволнованный голос зазвучал надсадно, задрожал уже в открытую. — Тут уже такие ржавые…

«Да… Поменяли. Спустя месяц… После того как… Чёрт!»

— И этот свитер я припоминаю, — немного помолчав, сипло продолжила Уля. Нет, возможно, он таки сильно недооценил значение, которое имели для неё эти кадры и вообще их детские отношения. — Ты же из него вообще не вылезал. Как у Фредди Крюгера, только полоска синяя.

«Да»

— А сам ты, похоже, не прочь был найти поинтереснее занятие, чем малышню соседскую развлекать… Видок у тебя, конечно… Забавный.

«Да. Нет, ну… Да ну тебя!»

— И вот на этой, с журналом, тоже… Одни вихры торчат! И вот тут… — кого-то прорвало. Улю даже молчание его не смущало. А может, и смущало, и несколько напряженный, высокий тон был тому свидетельством. Впрочем, когда он сам впервые больше чем за тринадцать лет эти фото увидел, его тоже прорвало. По-своему. — Нет, тут ты просто недовольный, зато я подозрительно довольная. Только не помню, что там было…

«Пофиг что…»

Егор отчетливо слышал надсадный звон собственных нервов. Принимая решение показать Ульяне фотографии, он не думал о последствиях для себя самого. Хотелось на выдохе попросить прощения. Хотелось бежать со всех ног, под них не глядя. Он понял вдруг, что всё ждёт вопроса, всё это лето ждёт вопроса. Но сейчас не слышал в её голосе ни намека на обиду: растроганная, обескураженная, она рассматривала фотографии, копалась в собственной памяти и сыпала комментариями. Она словно взяла и вырезала из жизни тринадцать лет. А после склеила те семь и эти месяцы. Почему? И стоит ли каяться, если таков её выбор?

А главное, ведь если вопрос всё-таки последует… Он не объяснит. Это же придется провести вскрытие и вывалить перед ней собственное нутро. Распотрошить, препарировать, разложить на атомы. Рассказать совсем всё. Возможно, не выйдет не сдать её мать. Нет, он не готов.

А она… Она как чувствует и не спрашивает. «Забыла». «Подождет». «До семидесяти». Вот и всё.

— Каре дурацкое у меня… — кое-как справившись с надтреснутым голосом, проворчала Ульяна себе под нос.

«Отличное каре!»

Следом послышался нервный смешок:

— Вообще, мы с тобой здесь на двух нахохлившихся воробьев похожи. Или волчат…

«Угу. Мы с тобой вообще похожи… На удивление… Не заметила?»

— А тут ты… как будто… рыжий? Мне кажется?

Все-таки вынудила распахнуть глаза. Перевернув очередную страницу, Уля наткнулась на фото, где ему восемь или девять. Сзади, положив острый подбородок на тощее детское плечо, его крепко обнимала мама, еще совсем молодая. Сюрприз. Если хоть когда-нибудь Ульяна спрашивала себя, откуда взялась эта дворовая кличка, то вот ответ. Пришла из прошлой жизни в эту. Вместе с сигаретами.

— В детстве рыжиной отливал, — с трудом разлепив губы, вытолкнул из себя Егор. — Со временем потемнел. Так бывает.

— Да? — искреннее удивление, прозвучав в голосе Ульяны, тут же отразилось простодушным изумлением на лице. — А почему я не помню?

— Маленькая была? — пожал он плечами.

Совсем маленькие дети не запоминают нюансы внешности. Им не до таких мелочей. Они запоминают эмоции, которые в их жизнь привносят люди. Попроси Егора кто сейчас вспомнить цвет волос первой воспитательницы, он не сможет. Вроде темный. Зато он помнит все до одной гримасы на её лице, повергающую в ужас огромную черную бородавку на щеке и свой страх.

— А есть совсем-совсем детские фото? — робко поинтересовалась Ульяна. — Интересно увидеть…