Соседка авторитета

Камер наблюдения не было и у этого дома. Впрочем, у него не было даже ограды, перемахивание через которую должно было вызвать суету охранников. Но охраны не было, как и забора. Были следы в гараж, следы в дом, но разобрать, оставляла ли их женская обувь, было невозможно.

Уткнувшись в запертую дверь, Антон, недолго думая, постучал в нее уверенно, но не настойчиво.

– Кто там? – и я тут же узнала писклявый голос этого, из префектуры.

– Инспекция газовой службы, – Антон придумал ответ, когда подходил к дому.

– Какого черта ночью?

– Соседи утверждают, у вас утечка, пахнет пропаном.

То время, пока Машкин хахаль молчал, я думала о том, до чего странно устроен русский человек. К нему ночью приходит пожарный инспектор, утверждая, что дому и самому хозяину угрожает реальная опасность, и теперь хозяин мучится над проблемой – позволить инспектору спасти себя или нет. Проблема в том, что, если позволить, не исключено, что инспектор обнаружит, что в доме удерживается пленница. А если не позволить, то все могут умереть.

– Приходите завтра, тогда и посмотрите.

– Я не археолог, я газовый инспектор.

– Черт побери! Что, так сильно пахнет?!

Русский человек устроен невероятным образом. Скажи сейчас инспектор – «нет, не сильно, но пахнет», хахаль не откроет, а через минуту рванет так, что взрыв авиационной бомбы покажется бенгальским огнем.

– На вашем крыльце опасно зажигать спичку, иначе я уже давно бы это сделал, чтобы посмотреть в ваши глаза!

Хахаль открыл. Он не мог не открыть. Дом такого уровня стоит около пяти-семи миллионов евро, сумма не запредельная, но для скромного чиновника с Нового Арбата дом – показатель уровня жизни.

А вообще, смешно все это. То, что сейчас происходит.

С минуту его не было слышно, и это отсутствие подпалило во мне надежду. Зачем еще хахалю уходить в дом из прихожей, как не для консультаций или затирки следов? Если Машка в доме, она наверняка предупредила: не открывать никому. Но утечка газа – это касается не Машки, а пяти-семи миллионов евро.

Услышав возвращение хахаля на рубеж переговоров, Антон пошарил рукой у косяка двери. Думаю, в надежде найти хоть что-то, чем можно если не угрожать, то хотя бы испугать на первый раз. Он вытянул что-то на свет. Это был очень выгодный для ведения ближнего боя предмет: жестяной, похожий на кривую лапу грифа, трезубец. Таким привязанные к земле хозяйки окучивают клумбы. Если хахаль не заболел огородом, то этот трезубец ранее принадлежал старой хозяйке. Таким оружием можно было угрожать разве что новорожденным котятам.

И Антон обязательно швырнул бы его на землю, если бы хахаль не поспешил отворить дверь.

Два зубца зашли ему в ноздри до самого упора, и сотрудник префектуры, широко распахнув ресницы, открыл рот. Вид его задранной к небу головы был ужасен. В России инспекторы газовой службы так не поступают. Мне хотелось заржать, но сдержалась.

– Мама дорогая… – в ужасе прошептал он, стараясь хоть немного ослабить давление граблей, вошедших в ноздри.

– Где Машка, мерзавец? – И Антон надавил на грабли.

Хахаль с ужасом в зрачках показал себе за спину.

– Сколько? – точно зная, что его понимают, так же тихо спросил авторитет.

Ноздри управленца были расширены, рот распахнут до предела, говорить он не мог, поэтому он просто показал один палец.

– Ты, еще один и женщина?

Глаза Ферапонтова стали кошмарными, он стремительно поболтал пальцем, как поболтал бы головой, если бы имел такую возможность, и снова показал одинокий указательный палец.

– Машка там одна? – уточнил авторитет.

Хахаль показал ему большой палец.

– А меня в компанию возьмешь? – саркастически выдавил Антон.

И снова увидел решительно выброшенный в его сторону большой палец.

– Ну, пойдем, мой немой друг, – зацепив хахаля за ноздри крючками, Антон открыл дверь и повел его за собой, как быка.

– Где она? – спросил и увидел, как хахаль показывает на лестницу, ведущую на второй этаж.

Шли они быстро. Я едва поспевала и думала, как нелегко с граблями в ноздрях почти бежать сотруднику префектуры. Я бы не смогла. Мы жаждали увидеть Машку, у хахаля был свой резон торопиться. Он шел с гордо поднятой головой, кадык его дергался, как при эпилепсии, он не мог ни говорить, ни даже кричать.

– Здесь? – уточнил Антон, указывая на чуть приоткрытую дверь, из которой что-то, освещенное приглушенным малиновым светом, выползало и клубилось.

Антон вошел в комнату, заведя вслед за собой Ферапонтова. Я тоже вошла, осмотрелась и почувствовала себя нехорошо.

За окном раздались взрывы. Выхлопы фиолетового, сиреневого, красного и желтого цветов прокатились по суровому небу и придали атмосфере в комнате еще более загадочный вид. Переливаясь на стенах разноцветными линиями, блики сползали по стенам к полу под громогласное «ура» на улице. Потом снова вспыхивали, сползали, гремело «ура». Вспыхивали, сползали. И этому не будет, казалось, конца. Серебряный Бор праздновал чей-то день рождения или крестины. Жители элитного поселка праздновали так, как во Франции не празднуют День взятия Бастилии.