Сошедшие с ковчега

В арсенале подразделения имелись небольшие подушки, которые при соответствующем опыте и сноровке легко помещались в завалы. Затем в них накачивался воздух, и маленькие «думки» на поверку оказывались настолько прочными и надежными, что поднимали массивные плиты. После этого тщательно, с соблюдением всех мер предосторожности, из завалов удаляли более мелкие обломки. Таким образом готовился своего рода оперативный простор для действий врача. Он первый спускался к жертвам, чтобы обследовать и вынести окончательный вердикт.

Главной опасностью являлся синдром длительного сдавления. Ткани пострадавших, находясь в течение многих часов, а то и суток под своеобразным прессом, лишенные кровообращения, постепенно отмирали. В участках, пораженных некрозом, скапливались токсические вещества. Стоило вызволить людей из завалов, как яд, устремляясь по кровеносным сосудам, разносился по всему организму. В результате люди, еще пару мнгновений назад бывшие живыми, при освободении из каменных ловушек тут же умирали.

Осмотревший девушку Пьер, к счастью, вновь подтвердил прежнее мнение о ее состоянии: она практически не пострадала. Сотрясение мозга, ушибы и ссадины, конечно, имели место. Но переломы, как и синдром длительного сдавления, отсутствуют.

И вот этот миг, подобный чуду – выстраданный и долгожданный – наступил! Приложив последние усилия, бережно и осторожно, Эдмон при поддержке Жерара Жюли и коллеги из Австрии Герхарда Риттера поднял Софию на поверхность.

Человеческая масса, колыхнувшись, сомкнулась еще плотнее. Большинство из находившихся здесь людей не миновала горькая чаша потерь и скорбных утрат. Но сейчас они не скрывали своих чувств, будучи предельно искренними. Чужое счастье ни в коей мере не являлось для них поводом для зависти. Напротив, они естественно и пылко выражали свой восторг, немалая доля которого предназначалась и тем, кто спас девушку.

Описать же состояние Тиграна вряд ли представляется возможным. С его стороны это был вулканический взрыв эмоций. Не стыдясь уже слез радости и счастья, он, скорее мешая, чем помогая, суетился около сестры. А то, внезапно оставив ее, снова кидался к спасателям, в который раз обнимая их, пожимая руки, при этом не умолкая ни на минуту.

Марат, оставив попытки успокоить разволновавшегося друга, подошел к Эдмону. Лазорио позволил себе короткую передышку, присев на огромный, отколовшийся от панели кусок бетонной плиты с торчащими в стороны прутьями арматуры.

– Вы позволите? – спросил Овсепян. Кивнув, Эдмон подвинулся.

– У них вся семья погибла, – заметил Марат. – Только они с сестрой остались. Но все-таки двое, – он горестно вздохнул. – Многие погибли целыми семьями, никто не уцелел.

Многие погибли… Целые семьи…

Никто не уцелел…

Мысленно повторил за ним Лазорио. Его взор заскользил по сторонам. Напряжение последних часов отпускало. Чувства, порожденные ощущением происшедшей трагедии, но до того запертые глубоко внутри, делали робкие попытки прорваться наружу. Он не мог этого допустить, ведь ничего не закончилось. Однако окружающая действительность с каждой минутой и все возрастающей агрессивностью проникала в сознание. Эдмону было известно, насколько непредсказуемо и опасно подобное состояние.

Сначала замечаешь отдельные, разрозненные картинки, в которых видится что-то неправильное, уродливое, стихийное. Как жесткая накипь это оседает в памяти, порождая и множа ячейки, куда ложатся новые картинки. В итоге разум, переполненный негативом, взрывается, захлебнувшись в потоках окружающего кошмара. Сердце срывается в бешеный ритм, разгоняя по телу уже не кровь, а чистый адреналин. Нервы свиваются в тонкую, готовую вот-вот разорваться паутину. Они вибрируют и стонут, превращая человека в оголенный комок плоти, в котором к этому моменту, среди всего разнообразия ощущений, остаются только два: боль и ужас. Ибо каким бы ни был человек, ему тяжело взирать на уложенные в бесчисленные ряды обезображенные тела детей, оставаясь при этом бесстрастным и равнодушным. Сколько Эдмон не пытался, он так и не смог до конца защитить свой разум от этой страшной действительности всех земных катастроф.

Погибшие дети – наиболее сильное потрясение. Поднимается плита, а под ней – ребенок. Мертвый. Разумом понимаешь, что жизнь навсегда покинула его тело, а сердце и душа отчаянно сопротивляются. Ведь дети, как ангелы, безгрешны и невинны. Ангелы не могут умереть! – пытаешься убедить самого себя. Но это убеждение вступает в непримиримое противоречие с реальностью. Перед глазами – зримо и ясно десятки, сотни мертвых детей. Кладбище погибших ангелов…