Сошедшие с небес

Люди на остановках входили и выходили. Сонная кондукторша с довоенной кондукторской сумкой на животе и рулонами билетов на необъятной груди лениво собирала плату, уже в полудреме отрывала билеты и намертво засыпала до следующей остановки.

– Следующая «Александровская». Ты помнишь, папа? Ну, папа!

– Да отвяжись ты! Сам знаю.

– А чего же ты тогда улицу Жертв революции проскочил? – ядовито спрашивал Вовка.

Автобус катил по городу. В первый раз за спиной Сергея сидели пассажиры – его горожане. Он им открывал и закрывал двери автобуса, вез их по разным человеческим надобностям, и странное ощущение сопричастности к их делам, жизни, бедам и радостям горделиво наполняло его душу…

– Пап! Мы же с мамой договорились! Ты забыл? – прошептал Вовка. – Сразу после площади Победы…

– Точно! – Сергей стал сворачивать с трассы в переулок.

В салоне автобуса заволновались пассажиры:

– Эй, ты куда поехал?

– Каждый день маршрут меняют!

– Послушайте, но мне же совсем сюда не нужно!…

Проснулась кондукторша, удивленно поглядела в окно, крикнула через весь салон:

– Сереж! Что за остановка?

Вовка сжался, снизу заглянул Сергею в лицо.

– Горбольница, – громко ответил Сергей. – Остановка по требованию.

– И правильно! Давно нужно было здесь остановку сделать! – сказала какая-то тетка с кошелками и стала протискиваться к выходу.

Сергей остановил автобус напротив больницы, выпустил тетку и коротко гуднул.

Из дверей приемного покоя выскочила Маша в белом халате, сорвала с себя шапочку и стала махать ею у себя над головой.

Автобус еще раз гуднул и поехал дальше, возвращаясь на официальную трассу. Пассажиры успокоились и стали обсуждать достоинства изменения маршрута…

– Пап, а что такое «остановка по требованию»? – спросил Вовка.

– Ну, это когда кому-нибудь очень-очень нужно остановиться и он требует…

– А кто требовал? – удивился Вовка и оглянулся на пассажиров.

– Ну, ты нахал! – поразился Сергей. – Ты же требовал, я и остановился.

Вовка захихикал, зажимая рот ладошками…

Нюськиному лейтенанту милиции было лет тридцать пять. На синем милицейском кителе – коротенькая планочка фронтовых наград. Звали его Гришей.

Они стояли с Сергеем во дворе. Покуривали, ждали Машу и Нюську.

– Очухался после того случая в порту? – спросил Гриша.

– Зажило как на собаке. А с теми что?

– Сидят. Куда они денутся? Лихо ты там одного уделал…

– Ну, и они мне накидали будь здоров.

– Тоже верно. Запросто пришить могли. Такая публика…

Из кухонного окна в первом этаже высунулась расфуфыренная Нюська. Грозно, по-хозяйски спросила Григория:

– Билеты взял?

– Вот. На всех. – Он показал ей четыре билета.

Нюська нырнула обратно в кухню, тихо смеясь, сказала Маше:

– Третий раз иду это кино смотреть. Один раз с нашим электриком пришлось сходить. За фару, помнишь? Второй раз с кузовщиком, когда Серега в яблоню врубился. Теперь – третий…

– Бедная ты моя, – посочувствовала ей Маша. – Чего же ты так надрываешься?

– Гришке про это не скажешь… Он ревнивый до ужаса!

Они вышли на крыльцо. Нюська с ходу завопила на Гришу:

– Ты чего это в форме приперся?

– Не успеть мне после кино переодеться. Дежурю по отделению с двадцати четырех часов. Извини, Нюсенька.

Маша оглядела военные брюки и старую кожаную летную куртку Сергея и сказала ему:

– С первой же твоей получки тоже купим тебе штатский костюм.

– Стой, ребята, – сказала Нюська задумчиво. – Погодите, граждане. Гришенька! Посиди, солнце мое, на лавочке. Мы сейчас… Ну-ка, поднимитесь ко мне на секундочку.

Нюська первая пошла к себе наверх, уводя Машу и Сергея.

Комната ее была куда более обжитой и ухоженной, чем комната Маши и Сергея. Тут были и патефон с пластинками, и шкаф зеркальный, и столик туалетный. У кровати на стене висел подарок Маши – плюшевый немецкий ковер с печальными оленями.

Одна стенка сплошь завешана фотографиями киноартистов и родственников. А в центре, в лаковой рамочке, большая (наверное, увеличенная с маленькой) фотография Нюськи и ее мужа. Нюська на фото – совсем девочка, с напряженными вытаращенными глазами, да и муж ее – молодой паренек, чем-то неуловимо похожий на Сергея, тоже сидит напружиненный.

Нюська распахнула шкаф, сказала Сергею:

– Раздевайся!

– Что?!

– Скидавай, говорю, куртку со штанами, – пояснила Нюська и достала из шкафа большой сверток, закутанный в чистую простыню. – Скидавай, скидавай, не боись. Меня ничем таким не напугаешь…

Сергей переглянулся с Машей, стал неуверенно раздеваться. Нюська вынула из простыни мужской серый костюм в широкую полоску, сказала Маше:

– Мужа моего. Он в этом костюме только один раз со мной в сорок первом в ЗАГС сходил, и все. Чего, спрашивается, берегла? На-ко вот, примерь. Вроде бы вы по фигуре одинаковые были…

Сергей уже стоял в трусах и рубашке. Смущаясь, он взял из Нюськиных рук брюки, надел их на себя, застегнул, а Нюська уже сама подала ему пиджак. Сергей просунул руки в рукава, и костюм оказался ему в самую пору.

– Ну-ка, поворотись… – Нюська неожиданно охрипла.

Сергей застегнул пиджак, повернулся. Нюська посмотрела на него сумасшедшими глазами и вдруг заголосила, словно на похоронах: