Сошедшие с небес

Вечером Сергей и Вовка сидели в чайной. У Сергея была перевязана голова, глаз заплыл, верхняя губа вспухла до чудовищных размеров. Рука забинтована, только концы пальцев торчат.

Рядом с буфетной стойкой на небольшом возвышении сидит слепой аккордеонист. Он в гражданских брюках и стареньком военном кителе с двумя медалями и желтой нашивочкой – знаком «тяжелое ранение». На коленях аккуратно расстелена суконочка, чтобы не протирать инструментом брюки.

Давно прошли кошмарные те годы.
В туманном утре гасли фонари…
Мой гитарист играл рукой усталой,
И пела я с заката до зари:
«Эх, смелей да веселей
Лейся песнь раздольная,
Не хочу я быть ничьей,
Родилась я вольная!…»

…пел слепой аккордеонист.

– Папа, почему дядя поет «родилась я вольная»? Он же мужчина, – сказал Вовка.

– Все мы мужчины… До поры до времени. Ешь, сынок.

– Ой! – обрадовался Вовка. – Мама!

Сергей поднял глаза на входную дверь. В проеме стояла Маша.

– Мама! Иди к нам! Мы здесь! – крикнул Вовка на всю чайную.

Маша увидела их, помахала рукой и стала пробираться между столиков. Подошла, тревожно оглядела Сергея и сказала чуть веселее, чем нужно:

– Вот вы где, бродяги мои дорогие! – и села за стол.

– Ой, мама! Что у нас в порту было!… – начал Вовка. – Что было!

– Я все знаю, – быстро проговорила Маша и погладила забинтованную руку мужа. – Нюся приехала в больницу, рассказала. И меня отпустили с дежурства.

– Ей-то откуда известно? – спросил Сергей.

– От дружка своего. Он же в милиции работает.

– Вот это да! – удивился Вовка.

К чайной подъехал «Москвич-401» с ручным управлением. Из него вылез на протезах огромный толстяк из областного ГВФ. Он достал из машины свои палки, алюминиевый бидон и поковылял к дверям чайной. Был он в старой летной кожаной куртке.

В дверях столкнулся с двумя мужичками. Те увидели толстяка на протезах, подтянулись, уступили ему дорогу.

– Здравия желаем, товарищ полковник! – поприветствовал один из них.

– Ну какой я теперь полковник? Такой же, как и ты – гражданский человек.

– Не скажите! Не скажите, Иван Иванович!

– Вот это другое дело. Не торопишься?

– Иван Иванович! Товарищ полковник… Как можно? Об чем вопрос!…

Иван Иванович достал из кармана кошелек:

– Вот тeбe денежка, вот бидон. Сходи-ка, пусть мне пивка нацедят. А я тебя здесь подожду, на свежем воздухе.

– Нет вопросов! – лихо заявил мужик, подхватил бидон и вместе с приятелем вернулся в чайную.

Иван Иванович закурил папироску и стал через окно разглядывать народ за столиками.

Увидел, как его гонцы протолкались к буфетной стойке и, тыча пальцами в сторону улицы, наверное, объясняли буфетчику, чей это бидон и для кого это пиво…

Потом его взгляд задержался на слепом аккордеонисте.

Потом он увидел Машу, Вовку, узнал Сергея и уже не отрывал от них глаз. Он увидел, как Маша что-то ласково говорила Сергею, как прикрыла своей ладонью стакан с водкой; как Сергей вдруг схватился за голову, как затряслись у него плечи; как Маша гладила его, что-то шептала ему, а маленький Вовка испуганно смотрел то на мать, то на отца…

Иван Иванович в полной форме сидел в кабинете самого главного областного руководителя и раздраженно говорил:

– Хорошо, Миша, давай считать! Давай, Миша, займемся простой арифметикой, если до тебя не доходит…

– Иван Иванович! До меня доходит, может, даже больше, чем нужно! – Областной руководитель Миша был на пару лет моложе Ивана Ивановича.

– Нет. Раз ты отмахиваешься, значит, не доходит, – упрямо сказал Иван Иванович. – Будем считать: с семнадцати лет они на фронте. Чему их там учили? Стрелять, бомбить, взрывать, окапываться, «Ура!», «За Родину!»… Как положено. В сорок пятом, если он, конечно, дожил до девятого мая, сколько такому пацану? Двадцать один. И чему же он научился за четыре года войны? А тому же – стрелять, бомбить, взрывать, окапываться – только лучше, чем в сорок первом. Потому и войну выиграл. Учти, Миша, он – победитель! Это особая психология. У него уже орденов до пупа. Ему сам черт не брат! На сегодняшний день ему двадцать пять, двадцать шесть лет… Он уже офицер. Старший лейтенант, капитан… А тут мы на «гражданку» списали этих капитанов. «Все силы на мирное строительство!» А они в мирном строительстве ни уха, ни рыла. Они воевать умеют и боле ни хрена, потому как на войну мы их брали со школьной парты! И ходят они по мирной жизни в растерянности: стрелять не нужно, взрывать не требуется, окапываться не от кого… А на собраниях «ура!» кричать да из президиумов «За Родину!» призывать – это не каждому дано. Тут особый талант требуется.

– Вы кого это в виду имеете? – ощетинился хозяин кабинета.

– Ты, Миша, шерсть на загривке не поднимай. Ты думай, как помочь таким ребятам. А то они черт-те чем занимаются. По толкучке шляются, в чайной портки просиживают. А у них жены, дети…