Сошедший с рельсов

Я уже представлял себя на заднем сиденье полицейской машины по дороге в каталажку. Там на меня заведут дело, снимут отпечатки пальцев и позволят сделать один звонок по телефону. А у меня даже нет адвоката. Потом я буду смотреть на Анну и Диану сквозь исцарапанную пластиковую перегородку, не имея понятия, с чего начать разговор.

– Спрашиваю в последний раз, как твоя фамилия? – проговорил полицейский.

И вдруг…

Треск и металлический голос разорвали гнетущую тишину, словно удар грома – удушающий полуденный зной:

– …у нас… хр… десять четыре… угол Четырнадцатой и Пятой…

Полицейский оставил в покое Уинстона. Бросил проститутке: «Увидимся потом». И патруль умчался. Вжик – и его нет. Чуть не обнаружил одного человека, у которого выстрелом снесло половину черепа, а другого – перепачканного его мозгами. Вот так просто: взял и скрылся.

А я получил возможность дать волю чувствам.

Оплакать Уинстона.

Сошедший с рельсов. 24

Я вел машину по Вестсайдской автостраде и старался не дрожать.

Уинстон мертв.

Уинстон мертв – и это я его убил.

Разве не я затащил его в бар и заставил пойти на это дело?

Я старался представить, что случилось. Васкес велел мне явиться одному. Но наверное, он мне не доверял и решил поразнюхать, что да как. На месте нашей встречи оказался Уинстон. В голубом «сейбле». Васкес заподозрил неладное и затеял с ним ссору. А может быть, начал Уинстон – не стоит забывать: он сидел в тюрьме и привык нападать первым. Но на сей раз инициатива Уинстона не спасла: он потерял половину головы.

Так это было или не так, трудно сказать. От страха я плохо соображал.

В машине ужасно воняло. Я вспомнил другой запах, тот, который некогда мучил меня в несущемся автомобиле. Иногда мозг играет со своим владельцем в такие шарады: вонь и машина – что получается?

Мне вспомнились воскресные поездки к тете Кейт на юг Нью-Джерси. Мы выезжали на Белт-паркуэй, попадали на мост Веррацано и следовали через самое сердце Стейтен-Айленд. Правда, мало что видели по пути, кроме огромных супермаркетов и мегакинотеатров, где одновременно показывали семнадцать фильмов. А потом с пугающей быстротой попадали в никуда. И тут возникал этот запах – пробивался через приоткрытые окна, заборник кондиционера и лючок на крыше. Запах свалки, запах отбросов. Его источали огромные нагромождения серовато-коричневой земли, над которыми тучей висели кричащие чайки.

Я поднимал окна – рядом со мной морщила нос Диана, а на заднем сиденье поскуливала Анна. Я выключал кондиционер и плотнее закрывал лючок на крыше. Но запах все равно просачивался в салон. Мне казалось, будто я держал голову в мусорном баке. И как бы я быстро ни ехал – а в этом месте я придавливал педаль газа до пола, – все равно чудилось, будто мы едва плетемся. Только через добрых пятнадцать минут запах рассеивался: по сторонам дороги возникали пряничные пригороды.

Часом позже на задней веранде тети Кейт со стаканом выпивки в руке я все еще ощущал, как несет от моей одежды.

На юг Нью-Джерси я теперь и направлялся.

Выехал на Манхэттен-бридж, свернул на Белт и попал на Веррацано. Движение в этот поздний час было небольшим. Огромная удача, если вспомнить, что рядом со мной разлагался Уинстон. «У тебя осталась хоть половина мозгов?» – упрекал я Анну, когда терял терпение. Вот у Уинстона точно осталась только половина мозгов – другая половина забрызгала салон машины.

Я прикидывал, что меня ждет у контрольного поста: не увидит ли кассир-контролер, что творится в машине, не унюхает ли, как здесь воняет? И решил что буду преодолевать трудности по мере поступления, как советовал Эдвин Мозес по И-эс-пи-эн[31]. Он так объяснял свой жизненный принцип: следует думать только об очередном препятствии и никогда о финишной ленточке.

Для меня финишной ленточкой являлось счастливое избавление от Уинстона. А потом полная расплата с Васкесом: теперь сто тысяч не казались мне чрезмерной ценой. Пусть я дочиста выберу фонд Анны – все равно недорого, если вспомнить, что только что произошло.

Кассир-контролер мурлыкала под нос «Мне хорошо» Джеймса Брауна. «Интересно, что она скажет, унюхав запах в машине, хоть на миг взглянув на моего спутника», – подумал я и приготовил деньги. А она обслуживала вереницу машин передо мной в четком ритме: рука туда, рука сюда, деньги ей, сдача водителю. Как в идиотских танцах шестидесятых – свим или манки. Но когда я подкатил к будке, она попросила минуту подождать и принялась пересчитывать в кассе купюры. Деньги так и остались в моей потной ладони.

Я сходил с ума. Стал бояться, как бы меня не засек другой кассир-контролер – тот, что был справа, а значит, ближе к мертвецу. «Есть ли у кассиров оружие?» – гадал я. Хотя какая мне была разница? Ведь они имели радио. Стоило им связаться с ближайшим на дороге полицейским участком, и мне конец.

Но вот, успев промурлыкать половину песенки Стива Уандера 1965 года, кассир приняла у меня плату.